Валерий Король: "Мы имеем дело с глобальным гибридным терроризмом"

Четвертый год Автономная Республика Крым находится под оккупацией путинского режима, четвертый год на Востоке Украины идут боевые действия с окупаційно-террористическими подразделениями российской армии и бандформированиями наемников. И четвертый год мы не можем определиться с характеристикой тех явлений и событий, которые происходят в нашей стране, в частности в зоне боевых действий.

О характеристике современного состояния информационного пространства, глобальных вызовах Украине и международному сообществу Depo.ua беседуем с доцентом кафедры военной журналистики, старшим научным сотрудником Лингвистического научно-исследовательского центра Военного института КНУ имени Тараса Шевченко, полковником запаса Валерием Королем.

- Валерий, насколько мне известно, Вы с первых лет Независимости разрабатывали информационную политику Министерства обороны...

- Пожалуй, информационная политика Министерства обороны Украины в первые годы Независимости – это преувеличение. Тогда вопросы политики как таковой, особенно информационной, не рассматривались в прямой постановке. Просто так сложилось, что на то время подобралась довольно мощная команда единомышленников, которые искали возможности реализовать натовские стандарты информационного обеспечения деятельности молодых Вооруженных сил Украины. Именно натовские, потому что мы не опирались ни на советский опыт, ни на любой другой, а искали сразу варианты стандартам НАТО.

Первая пресс-служба Минобороны, которую тогда возглавлял Александр Клубань, установила рабочие контакты с представителями НАТО (непосредственно с Брюсселем, то есть штаб-квартирой Альянса) и с информационными структурами многих стран (Франция, США, Германия и др). То есть, были контакты на уровне представителей, которые приезжали сюда, на уровне военных атташе. Также были визиты к ним, когда мы знакомились с работой, в частности, информационных структур. Все это вызывало у нас неподдельный интерес, записывалось, уточнялось для того, чтобы каким-то образом реализовать в Украине.

Понятно, что реализовать все в полной мере мы не могли – время было такое, что переходить на что-то новое было очень трудно, достаточно сильной была еще "советчина". Но все равно, мы пытались. Работали и с теоретической точки зрения и вносили практические изменения, и меняли структуру, как таковую.

Кстати, у нас в середине 1990-х годов впервые были введены должности пресс-офицеров в тогда еще дивизиях того большого обломка советской армии, которая находилась на территории Украины.

То есть, мы искали по разным направлениям: какой должна быть информационная составляющая армии, как должно выглядеть ее структура, как должна функционировать, какие точки прикладывания усилия должны быть главными. И, в принципе, считаю, что тогда нам удалось сделать немало.

- Насколько изменились с того времени все эти вещи?

- Изменилось очень многое. Самое обидное то, что мы даже предположить тогда не могли, что на посту министра обороны могут находиться кремлевские агенты. Такого даже в страшных снах не было. А именно такими были Дмитрий Саламатин и Павел Лебедев. Это были прямые ставленники Кремля. Они, среди прочего, уничтожили практически все наработки в информационной сфере, даже ликвидировали некоторые стратегические функции и динамические модели, которые на тот момент уже были наработаны в Министерстве обороны. Кстати, те наработки имели в виду, что потенциальным врагом может быть именно Россия.

Поэтому в 2014-м году этот процесс начался фактически с нуля. А процесс становления не такой быстрый, как того хотелось бы. Он продолжается, но по разным объективным и субъективным причинам двигается довольно медленно. Понимаете, если дом наполовину развален, то его очень трудно восстановить. А именно такой "дом" мы получили в результате деятельности Саламатина и Лебедева.

- Существует мнение, что сегодня пресс-офицеры не могут справиться с запросами общества на информацию об АТО. Вы ее разделяете?

- Честно говоря, я с таким мнением не знаком. Но, думаю, во-первых, здесь не нужно пытаться вывести "среднюю температуру по больнице", а нужно рассматривать отдельно "температуру каждого больного".

Во-вторых, понятие "общественный запрос" каждый может трактовать по-разному и реагировать в соответствии с собственными представлениями о нем.

Ну и в-третьих, информации об АТО сейчас более чем достаточно. Я скажу из собственного опыта, поскольку мне приходится с этим сталкиваться, что знаю много достойных пресс-офицеров в бригадах. Большинство из них, кстати, были сформированы из гражданских журналистов – кто-то попал в ВСУ по мобилизации и уже уволился, кто-то продолжает службу.

Например, Виктор Коваленко – работник центральных киевских телеканалов, который написал книгу об АТО (она переведена на несколько языков). Тарас Хлибович с Тернопольщины – фотограф-философ, возглавлял пресс-службу 10-й горно-штурмовой бригады, Елена Мокренчук – действующий пресс-офицер 72-й механизированной бригады, чрезвычайно мощный специалист, который мыслит большими профессиональными масштабами.

У нас недавно были на курсах пресс-офицеры из многих бригад, в частности, из 93-й бригады, то они там такую систему разработали, которая стоит отдельного рассказа – чтобы их опыт стал достоянием общества.

- А если говорить о пресс-службы или пресс-центр штаба АТО?

- Понимаете, работу каждой информационной структуры определяет ее руководство. Поэтому, в данном случае, если есть какие-то претензии к работе любой пресс-службы, то сначала надо спрашивать у тех, кто ставит им задачи. И повторюсь: каждый случай надо рассматривать индивидуально.

А в работе пресс-службы сегодня действительно есть проблемы. Дело в том, что если раньше была статическая жизнь, то сейчас динамика. И если ты не отработал сегодня, то завтра ты это уже не отработаешь. Динамика настолько плотная, что успеть за ней одному пресс-офицеру просто невозможно. И если структура не работает динамически, или есть определенный сбой (заболел человек, или уехал в командировку и осталась пробел), то будут недоработки. Да и вообще, сама система еще не сформирована до конца.

Другой момент заключается в том, что информацию нужно воспринимать в комплексе, а не разрозненно. И в данном случае пресс-службы являются элементом комплексного видения информационного пространства. Они заполняют какую-то определенную нишу, которую не заполняет никто другой.

Суть в чем: если человек получает информацию из одного источника информации – он будет знать одну точку зрения, если из двух – будет знать две точки зрения, а если из многих источников информации – тогда он выработает системное видение ситуации и даже сможет осуществлять прогноз определенных событий, которые могут произойти. Но к такому восприятию информации он должен быть готов. Здесь стоит говорить об информационной гигиене общества и личности как о предмете, который стоит изучать со школы.

Что же касается работы пресс-офицеров и пресс-центров, то мы предлагаем формировать на нынешнем этапе пресс-сервисы в масштабе государства. В Вооруженных Силах также: пресс-офисы воинских частей (первичное звено) и коммуникационно-контентные сервисы на уровне Министерства обороны и Генерального штаба (обеспечение своевременно-опережающего инфраструктурного управленческого решения).

Недавно в Военном институте состоялся уже второй международный научно-практический форум "Кризисность коммуникаций: коммуникационно-контентная безопасность в условиях гибридно-мессианских агрессии путинской России". Тема этого года – "Контентно-потоковые модели как тактические инструменты коммуникационно-контентной безопасности". Речь шла как о теоретических основах и определении всех тех аспектов информационного пространства, с которыми мы сталкиваемся постоянно в борьбе с кремлевским гибридно-мессианским агрессором, так и о практическом применении определенных технологий и механизмов информационного, а точнее, коммуникационно-контентного противостояния. На форуме, кроме ученых и практиков коммуникационно-контентной безопасности, выступали также действующие пресс-офицеры бригад и военные журналисты.

- Каким должно быть освещение информации из зоны проведения АТО?

- Во-первых, объективным. Это – однозначно. Но с учетом особенностей ведения боевых действий. То есть, не должны раскрываться сведения, которые являются тайной, места расположения подразделений, другие сведения, которые могли бы вызвать проблемы для наших защитников.

Еще есть очень важный аспект: понимание журналистом своей роли в этом процессе. В данном случае журналист, это моя личная точка зрения, должен быть, прежде всего, гражданином Украины. Он должен исходить из позиции государства. Он должен быть защитником государства, именно как журналист. То есть, должен осознавать, что государство – это не абстрактное понятие, это как раз и есть он сам, солдат на передовой, о котором он пишет, и все мы, кто отстаивает нашу свободу и независимость. Должны нести понимание читателю, что в АТО защищают не просто территорию Украины, но мирную перспективу всей глобальной цивилизации.

- Нужна ли цензура в СМИ по военной тематике?

- Слава Богу, мы от цензуры давно отказались и надеюсь, что навсегда. Для меня вопрос цензуры вообще не стоит – я не вижу в ней никакого смысла. Особенно в наш технологический век, когда журналистом может быть фактически любой, начиная от школьника в селе или городе, который имеет телефон с камерой, увидел что-то, щелкнул и запустил в соцсети, и заканчивая 70-летней бабушкой, которая последние 10 лет является активным блогером своей сети. В этом потоке информации пытаться устраивать цензуру – это смешно, неуместно и, что самое главное, невозможно.

- Но возникают ситуации, наподобие того, что случился с подачей информации о случае в Станице Луганской в сентябре прошлого года...

- Должностные лица всегда должны предоставлять объективную и правдивую информацию. Причем, не ожидая, когда факт станет известен общественности. И это должно быть аксиомой работы пресс-структур. Да и не только пресс-структур, но и любой структуры и любого начальника.

Довольно часто мы сталкиваемся с тем, что некоторые начальники по каким-то причинам пытаются скрыть тот или иной факт, чтобы избежать проблем, скажем так. Так вот, сейчас мы входим в эру публичности, и управление также должно быть публичным. И здесь сокрытие чего-либо всегда срабатывает против и ударит по тому, кто пытался скрыть, несвоевременно предоставил, или неправильно предоставил информацию.

Просто путь к этому пониманию очень тяжелый. А прикрываться событиями на Востоке Украины, АТО и так далее – это категорически неправильно. Потому что в век информационных технологий тотального действия и онлайн-режима говорить правду всегда не только честнее, но и выгоднее. Даже с этой точки зрения надо говорить правду. Потому что в противном случае будет формироваться такой себе "снежный ком", который будет увеличиваться и, в конце концов, обрушит всю систему доверия к структуре.

Кроме этого, любой неправдой мы усиливаем агрессора. Потому, что тогда мы "льем воду на его мельницу".

Поэтому я стою на том, что в наше время должна быть абсолютная публичность (за исключением государственной тайны и некоторых других специфических вещей и т. п).

- Возможно ли, чтобы основным ретранслятором информации из зоны проведения АТО были военные? И нужно ли это?

- Такого быть не может. Это абсолютно анархический подход, нелогичный с одной точки зрения. Потому что каждый человек компетентен на своем уровне: солдат – на своем уровне; сержант – на уровне своего отделения; лейтенант – на уровне своего взвода и так далее.

И опять же: ни одна первичная должность, или точнее ни одно лицо на этой должности не может видеть общей картины. Поэтому система, которая существует у нас, которая существует в мире, в частности в натовских странах – она предполагает определенную логику подачи информации.

Тут надо понимать, что информация, полученная непосредственно от бойца с передовой также требует анализа: что он сказал, когда он сказал, по какому поводу, с какой целью и в каких условиях он это говорил (мог находиться в состоянии психологического стресса, например) и так далее. Поэтому здесь чрезвычайно важна роль пресс-офицеров и пресс-структур в целом.

Другой момент – трактовка информации, имею в виду со стороны агрессора (что он делает довольно мощно). А трактовка – это уже не всегда правда, а в основном пост-правда, которая активно навязывается нам и миру кремлевскими технологами. Здесь есть масса нюансов, о которых стоит говорить профессионально, а не в общем. Если мы обратимся к материалам ежегодной Мюнхенской конференции по безопасности, то нынешний доклад, который господин Ишингер разослал накануне всем участникам назывался "Пост-правда, пост-Мероприятие, пост-порядок?". Такая постановка вызвана угрозой абсолютного популизма, который получает распространение в мире, лавины фейковых сообщений, в которой мы можем утонуть, рост уровня военных угроз и агрессий. Так вот именно пост-правде, которую нам пытается навязать путинский режим, мы должны противопоставлять правду, которая всегда есть. Хотя говорить и доказывать правду труднее.

И сейчас в мире, это очевидно, проблема №1 – проблема борьбы в информационных пространствах отдельных стран и в глобальном пространстве публичности.

Мы (Военный институт) над этим сейчас работаем и определяем это как коммуникационно-контентные агрессии против Украины и коммуникационно-контентные агрессии против мира. С нашей точки зрения, это абсолютно точное определение того, что происходит в информационном пространстве, в частности, со стороны путинской России. Раскрытию этой тематики посвящено немало научных работ, в частности, Григория Любовца.

- Как происходит подготовка пресс-офицеров в Военном институте?

- Пресс-офицеров, как направления подготовки, у нас пока нет, поэтому мы не готовим пресс-офицеров как категорию. Централизованно готовятся только военные журналисты, которые уже могут быть просто журналистами военных СМИ, пресс-офицерами, работниками информационных структур сектора безопасности и тому подобное.

Сейчас в Военном институте осуществляется переподготовка или пресс-офицеров, или журналистов, которые проходят службу на соответствующих должностях в пресс-структурах, или просто военных, которые имеют склонность к работе в пресс-службе. И мы даем им необходимые знания и навыки.

А вообще, по моему мнению, нам нужно готовить не военных журналистов, пресс-офицеров и специалистов по связям с общественностью. Нам сейчас нужно готовить специалистов по коммуникационно-контентной безопасности (разного функционала). И тогда все бы стало на свои места. Причем, таких специалистов мы предлагаем готовить не только для сектора безопасности и обороны, но и для работы в гражданском сегменте. Поскольку коммуникационно-контентная безопасность сегодня – это один из краеугольных камней общенациональной и глобальной безопасности.

Более того: одному человеку, одному специалисту работать в этой системе – это нонсенс. Должны быть комплексные системные команды, которые работают синхронно с информационным центром и тому подобное. У нас на кафедре мы уже сейчас формируем такие подходы, разрабатываем программы, проводим занятия. И надеемся, что со временем это станет официально признанным направлением деятельности.

Требуется построение новой системы информационного обеспечения Вооруженных Сил как составной такой же общегосударственной системы. Другими словами, стоит активно модернизировать всю коммуникационно-контентную систему страны. Это требование времени.

- Время от времени в тех или иных общественных кругах вспыхивают требования назвать АТО войной. Мол, нужно называть вещи своими именами. Что Вы можете сказать по этому поводу? Имеет ли вообще название какое-то значение?

- Очень принципиально – как мы называем тот процесс, который сейчас происходит на Востоке Украины. Ведь, от того, как мы формулируем определение проблемы, будет зависеть решение этой проблемы. И здесь главное не ошибиться, потому что все наши дальнейшие действия могут иметь неправильный вектор развития.

Ведь если мы назовем это войной, то через трансформацию перевода, понимания, объяснения, уточнения или социолингвистические особенности с подачи иностранных СМИ она очень быстро перейдет (на уровне осознания как факта) в определение гражданской войны. И для рядового, например, европейца, это уже будет война в Украине, между украинцами и так далее... А это очень опасное явление.

Почему говорят о войне? Только потому, что там стреляют и гибнут люди? Потому что так назывались подобные события прошлого? Потому что так удобно и в таком случае исчезает необходимость выяснять – с чем мы на самом деле столкнулись? С чем столкнулось человечество в начале XXI века?

Я утверждаю, что слово "война" вообще не соответствует реальной ситуации.

Был такой мудрый француз Мишель де Монтень, который написал книгу "Опыты". Так вот, у него там есть фраза: "Выводы, к которым мы пытаемся прийти, основываясь на сходстве явлений, недостоверны, ибо явления всегда различны: наиболее общий для всех вещей признак - их разнообразие и непохожесть". Вот и сейчас мы имеем, при всей схожести внешних признаков, абсолютно новые характеристики всего, с чем сталкиваемся уже четвертый год.

Более того: я предлагал бы отсечь предыдущие 20 веков, которые были до этого, и оставить их в прошлом, поскольку это был век статики, век постепенного развития, век довольно-таки упрощенных технологий. А ХХІ век, хоть мы этого еще и не осознали, это не просто век новых глобализированных технологий, это век, когда технологии становятся главной производительной силой развития человечества. Посмотрите: сейчас уже 3D-принтеры заменяют целые заводы. То есть, это изменение всего: технологий, психологии, качества жизни. Пожалуй, стоит осознать, что нам даст четвертая промышленная революция и уже отвечать на новые вызовы, а не жить старыми надеждами.

Поэтому те явления, с которыми мы сталкиваемся сейчас на Востоке Украины – они не являются идентичными тем, которые были раньше: во время Второй мировой войны, войны в Афганистане и тому подобное. Мы должны осознавать, что мы сталкиваемся с использованием новейших технологий, которые дают новое качество тем явлениям, которым мы пытаемся предоставить старые определения.

Более того, в век глобальных технологий и процессов нельзя ограничиваться Украиной. Надо смотреть шире. Если мы все процессы сейчас объединим в своем видении, я имею в виду агрессию путинской России против Украины, агрессию путинской РФ в Сирии, агрессию кремлевского режима против стран Европы и даже США (скандал с вмешательством российских спецслужб в киберпространство и смысловые среды), то увидим общую картину и поймем, что нельзя к этому процессу подходить упрощенно. А в смысловых средах, как не прискорбно, режим Путина достиг очень прорывных результатов.

Оценивая сегодняшние гибридно-мессианские агрессии путинской России против Украины, мы должны видеть глобальные вызовы для всей планеты. И доказывать существование этих угроз мировому сообществу.

- Так как же, все-таки, будет правильным называть этот процесс?

- Украина сейчас столкнулась с явлением, которое мы характеризуем, как глобальный гибридный терроризм. Именно глобальный, именно гибридный и именно терроризм. И мы видим, что ничего не делается в узком сегменте, все имеет глобальный характер. Взять Восток Украины, Крым – все это делается в рамках системы глобального гибридного террора в мире.

Даже беженцы из Сирии, которые пошли в Европу – они же не просто ушли. Они пошли целенаправленно в определенные страны, в частности в Германию. А почему Германию? Потому что Германия сейчас является лидером Европы и наиболее категорически выступает против путинской России и самого Путина. Значит против нее нужно было направить удар, и он был направлен.

К счастью для всех нас, он не достиг своей цели. Европа выдержала удар и очнулась, о чем свидетельствуют результаты выборов в Нидерландах и во Франции, где был риск прихода к власти пропутинских режимов. Надеюсь, в Германии осенью этого года выборы также подтвердят, что Европа выстояла. Думаю, не надо объяснять, почему для нас это важно?

Поэтому, когда мы смотрим на комбинированные агрессии путинской России против Украины – мы в этом видим глобальные вызовы для всей планеты. А вот донести такую постановку и до наших граждан, и до мирового сообщества – вот это и есть миссия общества и государства Украины в данном случае. Только так мы сможем сначала локализовать угрозу, а потом и победить.