Корреспондент Смещук о штурме Донецкого аэропорта, пуле в объективе и жителях Донбасса

Руслан Смещук – 32-летний украинский журналист, специальный корреспондент телеканала "Интер". Освещает ход событий на Востоке Украины с самого начала сепаратистских волнений в Крыму в марте 2014-го года. В процессе работы регулярно бывает в зоне проведения АТО.

- Руслан, как давно Вы освещаете ход войны на Востоке Украины? Как все началось для Вас? С того времени где именно Вы бывали?

- Для меня война началась 12 марта 2014-го года. Это был мой первый день командировки в Крым, который на тот момент был уже в процессе оккупации. Это было мое первое в жизни включение на Ялтинской набережной, и сразу после него на нас с оператором напали – пытались разбить камеру, брызгали газом. Вот тогда я и понял, что все на самом деле очень серьезно. Я и раньше часто бывал в Крыму – по 4-6 раз в год, но тогда резко Крым стал каким-то чужим, а люди потеряли способность критически мыслить. Будто кто-то  кнопкой включил в людях боевой режим агрессии.

Потом еще определенный период я работал в Крыму, потом начался Донецк с его сепаратистскими движениями. Работал на самом большом проукраинском митинге в Донецке, который очень жестко и жестоко разогнали. Очень ужасал тот накал жестокости, на самом деле.

Затем начались открытые боевые действия и работа под Славянском, ну а потом вдоль всей линии разграничения работал практически во всех населенных пунктах и точках, которые за эти годы звучали в новостных сюжетах – от Станицы Луганской до Широкино.

- Возможно, случилось что-то такое, о чем стоит рассказать?

- В частности я работал в Донецком аэропорту 27-28 сентября и, как потом оказалось, застал один из наиболее жестких его штурмов. Что я могу сказать... Когда я читал о Второй мировой войне и о Сталинградской битве, где в совершенно разрушенных зданиях каким-то образом бойцы Красной армии воевали с Вермахтом и наоборот, то я не мог себе представить – как именно это происходит. А после Донецкого аэропорта я более-менее понял.

Постоянные атаки превосходящих сил противника, в сырости, в холоде, в темноте, при постоянных 200-х и 300-х. На тот момент там стоял кировоградский военный спецназ, бойцы 93-й бригады и бойцы ДУК ПС. И эти люди не теряли духа, не теряли оптимизма – для меня тогда наступил определенный переворот в сознании. Мне казалось, что в таких сверхтяжелых условиях люди должны были сломаться, но нет – они держались.

Вот тогда я ощутил момент, когда ты понимаешь, что через 15-20 минут ты умрешь. Это когда нас очень сильно обложили, а потом к нам на взлетную полосу прорвались вражеские танки, которые были менее чем в 100 метрах от старого терминала. Один из них потом наши сожгли вместе с экипажем, а два других отошли. Тогда мы сидели на первом этаже, танки отрабатывали по втором и стены по каске били, что называется.

Наши бойцы, до этого невозмутимо держались, ускорились раза в четыре: зарядка РПГ, доставания "мух" из чехлов – это все происходило в каком-то таком бешеном темпе, параллельно в коридор заносили раненых, и все это под аккомпанемент криков и матов. И вот, в такой момент ты понимаешь, что еще 15-20 минут – и тебя может не стать. Поэтому Донецкий аэропорт стал таким своеобразным переломным моментом.

Для нас с оператором тогда все обошлось. Мы пересидели весь штурм, потому что невозможно было эвакуироваться. Был момент, когда 79-я бригада высунулась на помощь. Мы обрадовались: "О, сейчас десантники приедут". А потом прибегает кто-то и говорит: два БТРа 79-й полностью разбиты танками. Потом когда начали заносить раненых и обгоревших мы с оператором начали помогать медикам – срезать обгоревший одежду.

А под конец, когда уже начало все стихать и стало приходить понимание, что наши отбились – было непреодолимое желание сказать: "Ну все, увозите нас отсюда!". Но там были раненые и мы свои мысли решили держать при себе. Лишь ночью 29-го сентября нас вывезли. И уже после тех событий было очень приятно, что мы тогда не впали в панику – иначе было бы очень стыдно.

- Есть журналисты, которые боятся ехать в АТО, а есть такие, которые наоборот – очень этого хотят. Откуда такое желание?

- Страх, как физиологическую реакцию, или ментальную я также чувствовал. Не без этого. Но не настолько, чтобы он меня останавливал. Желания отказаться от командировки в зону АТО никогда не было, потому что я понимаю, что это моя работа. Я репортер. Кстати, я всегда считал себя не журналистом, а репортером. И если ты позиционируешь себя, как репортер, то ты обязан находиться в эпицентре событий.

Хотя, один раз и у меня было такое, что я отказался. Это было в августе 2014-го года, и мы с оператором на несколько дней остановились на базе ДУК ПС на границе Днепропетровской и Донецкой областей. Я сказал тогда ребятам: "Если вы поедете на какое-то задание - берите с собой, я готов". И однажды они приходят и сообщают о неожиданном выезде в Пески, что наши в окружении и спрашивают, поеду ли я. И мне тогда так не хотелось уезжать, такое душевное состояние было смутное, что я отказался и честно признался: "Ребята, я боюсь".

В итоге той ночью никто не поехал, а поехали на следующий день. Тогда они опять ко мне: "Ты едешь?". И в этот раз я уже поехал в Пески и отлично там отработал. Тогда у нас была инфракрасная подсветка на камере и мне удалось заснять пулю, которая пролетела в половине метра от меня. Затем на базе показывал это видео, и ребята из ДУК ПС сказали, что мне повезло. И тогда неловкость от предыдущего случая как-то прошла, что было приятно.

А вообще, желание или нежелание ехать в зону АТО зависит и от самого человека и от тех обстоятельств, которые его окружают. Один и тот же человек в одной ситуации может согласиться, а в другой отказаться.

- Какие настроения у местного населения на Донбассе наблюдаете Вы? Как они менялись в течение лет войны?

- После того, как стартовали все эти события, население Донбасса очень критически и даже агрессивно, относилось ко всему украинскому. Вот ты приезжаешь на место обстрела и по всему видно, что стреляли сепаратисты – характер воронок четко указывает на направление прилета снарядов. При этом местные все это видят, но утверждают, что это украинские войска сами по себе стреляют – даже когда среди них есть убитые и раненые.

И такая тенденция была, пожалуй, до начала 2016-го года. А вот в конце прошлой весны в районе Авдеевки я столкнулся с переломом сознания. Когда мы приехали туда после очередного обстрела, то часть жителей затянула старую песню о "сами по себе", но другая часть местных начала с ними спорить на эту тему и чуть не дошло даже до драки. И тогда я понял, что, видимо, отношение начинает меняться.

Из моих наблюдений за два года войны я могу сказать, что те, кто готов был блокировать украинскую военную технику, или блокировал ее – они или воюют, или потеряли тот запал. То есть, политически и идеологически они, наверное, больше против Украины, чем за нее, но они уже не готовы воевать.

Однако, вместе с тем, "своим" у них разрешено больше, чем другим. Например, спрашиваешь сейчас где-то под Первомайском: "Кто в вас стрелял?", а они либо отвечают: "Это ДНРовцы", или отмалчиваются, но относятся к этому мягче, чем если бы это были украинские войска.

- Бытует мнение, что чем больше прослойка русскоязычного населения в регионе, тем большая вероятность там сепаратистских настроений. Вы его разделяете?

- Я думаю, что нет. Я думаю, этим фактором вражеская пропаганда пользуется для того, чтобы колоть наше общество. Вопрос языка вообще для нашей страны часто используется, чтобы мобилизовать электорат.

Почему я так не считаю? Ну, на фронте в украинской армии воюет как минимум половина русскоязычных, но эти люди сознательно стоят за украинскую государственность и украинский суверенитет.

Например, я родом из Херсонской области, где большая часть населения русскоязычная. Но когда начались сепаратистские движения, началась аннексия Крыма, было очень хорошо видно, как практически русскоязычная область мобилизовалась и люди на русском языке высказались за суверенитет Украины. Поэтому мне кажется, что это миф – о зависимости уровня сепаратизма от уровня русскоязычности региона.

Поэтому, я считаю, что на Донбассе сепаратизм стал возможен, во-первых, изза совместной границы с Россией, а во-вторых, из-за самоидентификации региона. На Донбассе очень сильная самоидентификация – настолько сильную я встречал только в Галичине и в Одессе. То есть, в разговоре с людьми часто проскакивает сначала: "Я с Донбасса", а уже потом – "Я из Украины".

То есть, язык имеет значение, но меньше, чем вопрос самоидентификации и тех процессов, которые продолжались в регионе в последние 100 лет. Донбасс, по сравнению с другими русскоязычными регионами Украины заселяли совсем другого рода людьми.

- Нужно украинизировать Донбасс и как это можно сделать?

Украинизация должна быть, но украинизация должна начинаться не с языка, а с самоидентификации – чтобы жители Донбасса изменили свое отношение к Украине и украинскому суверенитету. Чтобы они увидели в украинском государстве союзника и друга. Украинизация должна начинаться с того, чтобы эти люди активнее участвовали в жизни государства. Каким образом? Весьма критичным было отношение к местным выборам, весьма критичным было отношение к тому, что происходит в большой Украине, так сказать. Эти люди находятся в слабом отношении к украинскому информационному полю – линия разграничения украинскими телеканалами почти не покрыта, только иногда присутствуют пара-тройка украинских телеканалов и несколько радиостанций. А в целом – или российские телеканалы, или местные: "Новороссия", или "Оплот".

- Ну вот мы подошли к следующему вопросу. Что Вы думаете об информационной политике государства и о целесообразности существования Министерства информационной политики?

- Это министерство является абсолютно бессмысленной тратой бюджетных средств. И мне особенно обидно за то, что Министерство информационной политики финансируется, в том числе, из моих налогов, но я не понимаю – для чего оно создано. Хотя нет, я понимаю для чего – для освоения бюджетных средств. Такое впечатление складывается, что существовали себе ряд хороших парней и под них решили создать министерство. Фактической работы я не вижу. При этом в бюджете не могут найти 26-28 млн грн, чтобы полностью закрыть российское вещание на подконтрольной территории Донбасса, на линии разграничения и даже за линией разграничения.

Поэтому, если мы говорим, что та часть – это Украина, и что мы хотим ее вернуть, то давайте начинать битву за умы, в первую очередь. Я уверен, что если еще год-два-три данное министерство не найдет подходящих миллионов и не возобновит трансляции украинских телеканалов, то через 3-5 лет придется использовать намного больше во время войны. Не говоря уже о том, сколько людей погибнет.

- Ваше отношение к проекту "Миротворец" и тем вещам, которые имели место из-за непосредственной деятельности этого ресурса?

- С одной стороны, "Миротворец" – это очень хорошая позитивная деятельность. Люди, которые разбираются в поиске информации, разыскивают тех, кто так или иначе помогал боевикам. Кстати, этой информацией активно пользуются в СБУ. С другой стороны, как это часто бывает, могут найтись не очень хорошие люди, которые эту деятельность могут использовать на благо себе. Мое личное мнение таково, что "Миротворец" использовали для информационной атаки на то масс медиа, в котором я работаю.

Кстати, я на "Миротворце" – в свое время я работал на подконтрольной боевикам территории. Я работал и получал аккредитацию ДНР. Потому что это наша работа и это нормальная мировая практика. Аккредитацию получал и для собственной безопасности, и для безопасности тех людей, которые были спикерами. Потому что мы – телевидение, и мы работаем на картинке. Записав их просто так, был большой риск того, что потом они окажутся "на подвале".

Я туда ездил для работы над сюжетом об Амвросиевском интернате. Ситуация была такая, что те дети, которые до весны 2014-го года не успели получить паспорта – стали, по сути, "мертвыми душами". Паспорт они получить не могли и выехать на подконтрольную Украине территорию также не могли, словно зависнув в воздухе.

Но мне кажется, что клише: "пособник боевиков и террористов" надо вешать не по факту их работы на неподконтрольной Украине территории, а по факту произведенных ими материалов. То есть, если журналист съездил на неподконтрольную территорию работать, и его материалы наносят вред стране или нарушают законодательство – окей, вешайте на "Миротворце", а еще передавайте эти материалы в СБУ и другие соответствующие органы. А за сам факт аккредитации осуждать журналиста, я думаю, не стоит.

- У террористов есть альтернатива "Миротворцу" – "Трибунал" называется. Стоит ли его бояться?

- Да забить на него надо. Себя я там искал, кстати, но не нашел. Там такая ситуация, что на "Трибунале" появились, преимущественно, те люди, которые активно пользуются социальной сетью Вконтакте под своими именами. У меня также есть аккаунт Вконтакте (я там слушаю музыку, в основном), но под псевдонимом. По моему мнению, "Трибунал" "Миротворцу" не ровня.

- Можете сравнить изменении настроений населения в контексте национального сознания и ответственного патриотизма на родной Вам Херсонщине?

- Когда все начиналось, я боялся того, что российская пропаганда делала упор на население Юго-Запада Украины. Как оказалось – ничего подобного! Есть Восток, а есть отдельно Юг. И эти регионы по-разному относятся к Украине и к России. Я боялся того, что наш довольно русскоязычный регион может проявить сепаратистские тенденции. Как оказалось – нет. Люди мобилизовались во всех смыслах этого слова и все вместе стали на защиту украинского суверенитета.

В Одесской области, в которой я жил довольно долгое время и с которой перебрался в Киев, была немного сложнее. Но с другой стороны, в Одессе от 7 до 10 тысяч людей вышли на проукраинский марш, что было довольно неожиданным, потому что одесситы традиционно аморфные в политическом плане.

Сейчас проукраинскость этих регионов еще больше увеличились, хотя в Одессе все не так просто – есть прослойка негодяев, которые прикрываясь патриотическими лозунгами, участвуют в перераспределении потоков и имущества и все это работает против имиджа украинскости и Украины. Но, в целом, настоящего проукраинского субстрата и там больше.

Читайте также: Военный журналист Волобоев о буднях войны, украинизации Донбасса и пробуждении Мариуполя

Читайте также: Блогер с оружием Елена Белозерская о воспитании "ваты", информационной политике и проекте "Трибунал"

Читайте также: Военный журналист Владимир Рунец о ситуации на Донбассе, выбитых зубах и взаимодействии с военными

Читайте также: Михаил Штекель о роли журналистов в войне, "Миротворце" и поддержке сепаратизма в Одессе