Пресс-офицер Михейченко: Об информационной политике государства и миссии на войне

Когда речь идет об освещении информации из зоны боевых действий, то пресс-службу 93-й ОМБр ставят в пример. Не зря доцент кафедры военной журналистики Валерий Король в своем интервью выделил именно эту пресс-службу. Андрея Михейченко, пресс-офицера 93-й ОМБр, мы застали во время отпуска, но он все равно нашел время на интервью.

- Где Вас застала эта война и как Вы стали пресс-офицером?

- Когда разгорелись боевые действия на Востоке, я стремился попасть на Донбасс, чтобы увидеть все собственными глазами. Такая возможность появилась 13 июня 2014-го года, когда волонтеры из Кривого Рога доставили 12 тонн помощи бойцам 40-го батальона территориальной обороны "Кривбасс" и взяли меня с собой.

В следующей поездке я уже попал в базовый лагерь 40-го батальона и некоторое время выезжал с разведчиками на те или иные события, фиксируя это на фото и видео для дальнейшего размещения на Фейсбуке. С разведчиками – потому, что именно они были наиболее активными и опытными. Чувствовал свою пользу для ребят – фиксировать их историю. Да и они меня стали охотно брать туда, куда журналистов обычно не берут. Я стал постепенно своим журналистом, впоследствии – фактически пресс-офицером батальона, хотя по штату эта должность не была предусмотрена.

Прошли вместе неудачные бои 6-8 августа в районе Иловайска; стремительную активизацию противника; задержание диверсантов и засады; потери; выставление блокпостов вокруг города; обстрел 18 августа лагеря батальона из РСЗО "Ураган"; завоз на блокпосты 40-01, 40-02, 40-03 боеприпасов и продовольствия и тому подобное. В город батальон почти не заходил, он работал вокруг Иловайска.

После этого вместе с волонтерами выехал в Кривой Рог с приказом спасти фото-видеоматериалы. На этом карьера в батальоне закончилась, тем более после дальнейших печальных событий продолжать ее было физически невозможно. Если в двух словах про тот опыт, то лучше его не повторять: без навыков ведения боевых действий я попадал в эпицентр событий, рассчитывая на то, что повезет и разум подскажет, как действовать. Везло, а могло бы и не повезти...

- Как и почему попали именно в 93-ю отдельную механизированную Харьковскую бригаду?

- Я рвался в Вооруженные силы Украины, в военкомате поставили на учет и велели ждать мобилизации. 18 февраля 2015-го года таки мобилизовали и направили в учебный центр в Черкасское Днепропетровской области. Готовили из нас наводчиков-операторов гранатомета АГС-17, а в ряды 93-й отдельной механизированной бригады попал уже в середине марта. Бригаду мы не выбирали – выбирали нас. Однако большинство не пожалело и в дальнейшем осталось служить в составе 93-й ОМБр.

4 апреля 2015-го года после ротно-тактических учений мы выехали в район проведения АТО, 11-го уже были в поселке Пески Ясиноватского района Донецкой области. Там на опорном пункте я пробыл до 27 января 2016-го года в составе 7-й механизированной роты. Работал оператором-наводчиком АГС-17, впоследствии командиром мотострелкового отделения. Были времена, когда опорный пункт выдерживал по 4-8 обстрелов за сутки, иногда вели огонь в ответ имеющимися средствами. Бесценный опыт позиционной войны в ее активной фазе...

О пресс-службе речь не шла, хотя у журналистов наш опорный пункт был очень популярен, ведь находился в эпицентре событий, а бойцы легко шли на контакт со СМИ и комментировали то, что происходит.

Собственно в пресс-службу 93-й бригады пригласили в феврале 2016-го года, учитывая журналистский опыт, участие в боевых действиях и желание остаться на контракт.

- Как обычному человеку, например, гражданскому журналисту, стать пресс-офицером?

- Главное – желание. Если уже есть офицерское воинское звание – вообще очень просто. Берется "предписание", что военная часть соглашается взять человека на контракт, потом желательно пройти соответствующие курсы военной журналистики. Например, я проходил эти курсы в Военном институте Киевского национального университета имени Т.Г. Шевченко, и до сих пор нахожусь под приятным впечатлением от уровня преподавания и компетенции ученых кафедры. Мне было сложнее, так как службу начинал солдатом, а на курсы попал младшим сержантом. Если была военная кафедра, все было бы проще и быстрее.

- Если не секрет, какая зарплата у пресс-офицера?

- Зарплата офицера пресс-службы составляет около 10 тысяч гривен в месяц плюс премия за участие в АТО, если это участие имеет место.

- В чем видели свою миссию, как пресс-офицера? Вообще, миссию пресс-офицеров...

- Прежде всего, в обеспечении эффективных коммуникаций со СМИ. То есть пресс-офицер должен максимально содействовать работе СМИ в пределах компетенции воинской части, при этом исключая риски для личного состава и обеспечения выполнения боевых задач.

Другое направление деятельности – создание собственных медиа-продуктов, актуальных и интересных как для СМИ, так и общественности. Например, пресс-центр 93-й ОМБр сосредоточивал основные усилия на освещении боевой деятельности подразделений бригады, которые выполняют задачи на линии соприкосновения в районе проведения АТО. Уделялось значительное внимание осмыслению накопленного боевого опыта путем взятия интервью у непосредственных участников событий, как бойцов, так и командиров, чтобы показать причины принятия тех или иных решений. Готовились материалы по увековечиванию памяти погибших героев. Принимали активное участие в совместном проекте Министерства обороны Украины и Министерства информационной политики Украины "Embedded journalists" – закрепление журналиста за военной частью в зоне АТО. Работники пресс-центра сопровождали в поселок Пески Донецкой области журналистов из США, Франции, Великобритании, Швеции, Финляндии, Польши, Израиля и других и способствовали их работе.

Это одна сторона работы пресс-служб. Другое дело, что приходится заниматься и внутренними коммуникациями – информированием личного состава о событиях и актуальными вопросам. Собственно, здесь происходит во многих случаях выполнение/дублирование работы заместителей командиров по морально-психологическому обеспечению (бывшие "по работе с личным составом"). В нашей бригаде возможно в меньшей степени, но проблема отношений с "замами" во многих частях сохраняется.

- Я думаю Вы в курсе того, что официальная информация с зоны АТО, мягко говоря, не вызывает доверия к СМИ. Как Вы считаете: почему одним пресс-офицерам журналисты доверяют, а другим – нет? Почему на четвертом году войны до сих пор нет выработанной системы подачи информации, а все зависит от отдельных индивидуумов (пресс-офицеров) на местах?

- Считаю, что все зависит не только от персон пресс-офицеров, но и от отношения командиров частей к работе собственных пресс-служб. Если нам в этом отношении очень повезло, и комбриг полковник Владислав Клочков максимально способствует работе пресс-службы и многие вопросы держит на личном контроле, то такая картина наблюдается не везде и не всегда.

Конечно, и человеческий фактор имеет место, когда на совещаниях отдельные пресс-офицеры поднимают вопрос: как сделать так, чтобы отказать тому или иному СМИ в работе. Как по мне, то это полный бред и неверное понимание работы пресс-служб. Должны максимально содействовать работе журналистов. В отдельных случаях, когда есть проблемы с представителями некоторых СМИ (опять же, в следствие человеческого фактора или редакционной политики издания), у нас хватает инструментария для того, чтобы все прошло нормально.

Есть два главных момента – открытость (в пределах, когда это не угрожает жизни личного состава или выполнению боевых задач) и правда. Доверие исчезает, когда появляется ложь. Правда – наше главное оружие, и она обеспечивает доверие как общественности, так и журналистов.

Что касается системы подачи информации, то она действительно не выработана, не стандартизирована, как и многое другое, к сожалению. Поэтому кадры решают все.

- Официальные сводки пресс-центра штаба АТО в основном сводятся к статистике количества обстрелов и не раскрывают хотя бы приблизительной картины того, как воюет украинская армия, каких локальных успехов добивается и прочее. В основном, такую информацию СМИ получают от волонтеров. Почему так? И как должно бы быть, по Вашему мнению?

- Статистика обстрелов полезна в основном для специалистов, которые могут отслеживать динамику на том или ином направлении фронта. Опять же, в масштабе всего района проведения АТО она ограниченно репрезентативная. Мы также дважды в день (а во время обострения и чаще) выдавали статистику обстрелов, указывая подробно даже количество выпущенных гранат или очередей из пулеметов. Но это относительно небольшой участок фронта, и поэтому из такой информации можно делать четкие выводы. Кстати, наши информационные сводки пользовались значительным спросом среди читателей.

Здесь проблема в том, что информация поступает в пресс-центр АТО снизу, от воинских частей. Если информация более подробная – ее обнародуют, как например наше сообщение о боях на Бахмутской трассе или в районе села Желобок.

Важно максимально, насколько возможно, отходить от языка официоза. Она не воспринимается реципиентами. Надо говорить с потребителем информации на языке, который ему понятен.

Что касается информации от волонтеров, то она не всегда корректна и достаточно часто вредит бойцам. Так, имели дело с изобличением волонтерами (не со зла) информации где стоит подразделение . Потому что волонтерам надо отчитываться о передаче адресной помощи, а у военных все тайны идут насмарку.

- Почему очень редко, то есть, почти никогда не сообщают про нашу "ответку" по вражеским позициям, хотя она на самом деле есть. Какая в том логика или смысл?

- Логика в том, что на самом деле враг скован Минскими договоренностями. То есть, он нарушает их обстрелами из тяжелого вооружения, и это является свидетельством преступной сущности террористов. Следствие – санкции и помощь нам от международного сообщества. Минск больше работает против врага.

У нас тяжелое оружие отведено. И давать ответ на 120-мм миномет с 7,62-мм пулемета как минимум нет смысла. Наша "ответка" – в мощных укреплениях, которые позволят без потерь переживать обстрелы. Если же к опорному пункту приближается вражеская пехота, что сейчас происходит крайне редко, она успешно уничтожается стрелковым и гранатометным оружием.

Опять же – судя по статистике потерь боевиков, которые в разы, а иногда в десятки раз превышают наши потери – украинские военнослужащие не мальчики для битья. Немало случаев, когда зарвавшийся враг, который активно использовал артиллерию или минометы, напрашивался на адекватный ответ и таки получал его. Да и командиры подразделений на собственное усмотрение принимают решение про ответный огонь, если есть угроза жизни бойцов.

В отношении успехов – не всегда есть смысл их демонстрировать. Локальный успех может впоследствии быть развитым в тактический или стратегический. А может, из-за информирования о нем раньше чем надо, быть сведенным на нет. Очень тонкая и деликатная грань.

- Как именно и кем фильтруется информация, которая поступает с фронта? Как Вы ее подаете, с кем согласовываете? И так же это все работало во время "официальных" боевых действий, когда информация доходила достаточно оперативно?

- Я могу говорить за свой уровень. Согласуется информация, которая касается заявлений комбрига или крайне важных стратегических событий. В первую очередь согласовывается с командиром части, и это нормально.

Но 80-90% другой информации, которую пресс-служба получает из других подразделений или служб бригады подается под собственную ответственность пресс-службы, в первую очередь, мою. Это моя зона ответственности. В сложных или сомнительных случаях советуюсь и согласовываю текст с руководством.

Во время "официальных боевых действий" обычно на информирование о событиях работает больше людей, чем пресс-служба части. Работают пресс-службы высшего командования, привлекаются значительные ресурсы, поэтому информирование происходит в режиме информагентств.

Менее значительные события, такие как бои в районе Желобка, мы способны освещать полноценно и оперативно силами пресс-службы бригады. Что и происходило.

- Как Вам сотрудничается с журналистами?

- Надеюсь, они довольны сотрудничеством. У нас устоявшиеся отношения со многими журналистскими коллективами, однако мы открыты к сотрудничеству с любыми представителями СМИ. Отмечу, что сейчас в районе проведения АТО мы имеем дело с профессионалами, причем именно гражданских СМИ. Многие журналисты работают с 2014 года, с ними легко пониматься с полуслова.

Более того, они побывали в таких местах, в частности у нас, где большинство бойцов не бывало. Они рискуют жизнью не меньше, а иногда больше военнослужащих. С Викторией и Петром Ковалевыми из "5-го канала", например, уже весной этого года мы попадали под минометные обстрелы в Крымском. Журналисты ТРК "Украина" и "112-го телеканала" выехали прямо на позиции 29-го блокпоста во время 20-минутной паузы в бою 7 июня под Желобком.

Были даже не выезды, а выходы на позиции, которые находятся на расстоянии 200 метров от врага и находятся под постоянным огнем. Девушек-журналистов, правда не брали. Очень рискованно.

Таких примеров можно приводить очень много. С моей стороны – уважение им и низкий поклон за то дело, которое они делают, информируя общество прямо с места боевых действий. Это честная, открытая и очень опасная журналистика. Одновременно же этого требует общество, не так ли? Знать правду. Не снять ямки после вчерашних обстрелов, а снять природу образования этих ям, сами обстрелы.

Рано или поздно мы придем к тактической журналистике, когда военные будут делать фото-видеосопровождение боевых действий. И мы делаем шаги в этом направлении. Но сейчас основную нагрузку в районе проведения АТО несут на себе гражданские отважные журналисты, как и все эти годы, начиная с 2014-го.

- Какие наибольшие трудности в работе пресс-офицера?

- По сравнению с работой гражданской пресс-службы, плюсов в военной, на мой взгляд, больше. А я когда-то руководил пресс-службой Ингулецкого ГОКа и есть с чем сравнивать.

Пресс-служба военной боевой части – это интересная работа с разнообразными медиа-поводами, встречами с сотнями интересных личностей. В моем случае, это достаточно автономная работа, с минимумом согласований и постоянным поиском адекватного решения. На войне постоянно учишься. Ты не знаешь, с какой ситуацией столкнешься, что сработает, а что нет.

Наибольшими трудностями я бы назвал проблемы материального обеспечения, ведь только в декабре прошлого года через Минобороны были приобретены для пресс-службы ноутбук, принтер и фотоаппарат. До этого рабочие работали на волонтерской или собственной технике.

Огромная проблема с транспортом, ведь пресс-служба не сидит на опорном пункте или в тылу, а ежедневно отправляется на новую точку на нуле. Причем используя именно транспорт журналистов, которые приезжают снимать репортажи. Это ограничивает наши собственные возможности. А так – все прекрасно.

- Часто ли сталкиваетесь с искажением в СМИ информации про Вашу бригаду? Чем это, на ваш взгляд, вызвано?

- В последнее время – все меньше. Мы работаем на опережение, стараясь раскрывать и проблемные вопросы. В армии, стремление к которой мы декларируем, критика – это нормально. Решение проблем – в интересах самой части.

Есть единичные случаи комментариев "экспертов" по поводу ведения боевых действий. Не заезжая в район АТО и не владея ситуацией, которая есть, они, ссылаясь на анонимные "источники", а часто – на ресурсы террористов, искажают реальный ход боевых действий.

Мы отошли от практики опровержений, просто предоставляем свою версию событий с доказательствами, на этом все завершается. Имея развитый ресурс, такой как страница бригады в Фейсбуке с 20 000 подписчиков и охватом аудитории до 700 000 человек, вполне полагаемся на данный способ донесения нужной информации. И он работает.

- Что Вы думаете об информационной политике государства и о целесообразности существования Министерства информационной политики?

- Что касается информационной политики государства – надо в этом направлении работать и работать. Особенно в плане противодействия коммуникационно-контентной агрессии Кремля. Учитывая динамику и избыток информационных потоков.

Целесообразность существования Министерства информационной политики в его современном виде самим Министерством, к сожалению, не доказана. Там жалуются на нехватку средств, однако не просматриваются ни стратегии действий, ни контентное наполнение.

Не решен вопрос трансляции украинских СМИ не то что на временно оккупированные территории, а даже на прифронтовые районы. И это проблема, ведь если наши бойцы имеют стойкий иммунитет против вражеской пропаганды, потому что каждый день имеют дело непосредственно с террористами, то для гражданского населения это проблема. Волонтеры ведут одиночную работу с населением оккупированных районов путем разбрасывания листовок беспилотниками или агитснарядами, но этого мало.

Также не подавлены сигналы СМИ террористов, даже элементарным путем разрушения башен трансляции.

- Нужно ли Украине, по Вашему мнению, качественная пропаганда и стоит ли работать именно над собственной пропагандой, относительно войны и тому подобное, как это делает и сама Россия?

- Мы физически не можем делать пропаганду масштаба и уровня путинской. Пропаганда была всегда визитной карточкой России еще с царских времен, а затем советских. Сейчас она очень технологична. На нее тратятся миллиарды долларов, причем и за границей тоже.

Мы – не тоталитарная страна, у нас существуют независимые СМИ. Хотя, по моему мнению, в условиях агрессии следует ограничивать или запрещать деятельность откровенно пропутинских или протерористических сил, которые, пользуясь демократичностью законодательства, еще работают в Украине.

- По Вашему мнению, наши люди готовы к пропаганде (как читатели, так и пресс-офицеры, журналисты и т. п)?

- Часть население Украины, особенно старшего поколения, готово воспринимать и воспринимает пропаганду. Но этих людей остается все меньше, в условиях сетей, информационных потоков прямая пропаганда уже не эффективна. Поэтому единственным оружием может быть и должна быть Правда, подкрепленная фактами, доказательствами. Как показывает практика, такая Правда нивелирует действия путинских пропагандистов, заставляя их опровергать самих себя, путаться в собственных заявлениях. И в результате правота остается за нами, нам верят.