Проклятие патернализма, или Почему взбесился Донбасс

Двадцатилетие попыток интегрировать индустриальный Донбасс в украинское общество оканчивается столь же печально. Мы должны задаться достаточно непростым вопросом: а не является ли нынешнее положение дел более естественным состоянием для жителей региона, чем та, намного более лучшая жизнь, которую им могло обеспечить украинское государство? Что вообще двигает ими?

Я не верю, что в основе их поведения лежат штампы российской пропаганды, активно ретранслируемые лидерами «Новороссии». На мой взгляд, это не больше, чем оправдания некоей другой причины, более глубинной, своеобразный когнитивный диссонанс. Ну, не могу я поверить, что вдруг панроссийские чувства переполнили умы дончан, которые никогда до этого не проявляли никаких национальных чувств в принципе, идентифицируя себя как эдакие восточноукраинские «тутэйшия».

Причина, мне кажется, здесь не национальная, а политико-экономическая, и заключается она в том, что государство проводило в регионе политику, которую можно было бы назвать патерналистской, весьма похожей на конфуцианский идеал «страны-семьи», где был (в нашем случае где-то в Киеве или Москве) мудрый дедушка-император, обязанностью которого было худо-бедно кормить народ, а народ (то есть «внуки») должны были оказывать бесконечную почтительность и благодарность дедушке. Эта система была настолько же идеальна, настолько и чужда прогрессу, и по сути своей именно конфуцианство, с одной стороны, помогло остаться Китаю Китаем, с другой - затормозило прогресс в этой стране на столетия, пока Поднебесную не пробудили от спячки боксерские восстания, опиумные войны и Сунь Ятсен.

Перед тем, как перейти к вопросу о том, что представляет собой украинский патернализм, сделаем небольшое отступление.

История знает немало примеров, когда, преимущественно из-за социальных экспериментов, какая-то группа людей выпадала из обычной среды обитания. Что оказывалось для нее, как правило, фатально, даже если эксперимент проводился из самых лучших побуждений. Попытки выгнать тех же пресловутых чукчей из чумов и расселить в панельные дома окончились трагедией для этого народа, тотальным алкоголизмом и вырождением. Также катастрофично для цыган окончилась борьба с кочевым образом жизни, развернутая при Хрущеве: весь этот народ выпал из своей традиционной ниши, а новую так и не нашел. И это касается не только стран бывшего СССР.

В той же Америке полностью сломана традиционная жизнь индейцев в резервациях, которые выродились в класс социальных паразитов, и уж совсем огромную группу иждивенцев породили реформы президента Джонсона, который посчитал, что легче откупиться небольшими «вэлферами» от чернокожего населения, чем пытаться интегрировать афроамериканцев в современное общество, что привело к самоизоляции этой социальной группы и фактически закрепило ее статус как самой бедной в стране.

Такой же парадокс наблюдается (и мы должны быть готовы к этому явлению тоже) в лагерях беженцев по всему миру от Афганистана до Ливана: если человека лишить работы, однако поддерживать его минимальные жизненные потребности, то фактически одного года ему хватит, чтобы, во-первых, потерять все приобретенные навыки и, во-вторых, даже не думать приобретать новые. Иногда в такую пропасть может рухнуть целое государство, как это произошло, например, с Палестиной, в которой единственной достойной (да и просто единственной) работой считается обстрел территории Израиля из каких-то кустарных ракетных установок.

Донбасс - он сам по себе порождение грандиозного социального эксперимента. К тому же, все власти - от советских до украинских - активно пичкали здешнее население большими или меньшими (в зависимости от наличия денег в казне) «вэлферами», превращая регион по мере его деиндустриализации в какой-то европейский Гарлем с соответствующими мировоззренческими установками, главная из которых - восприятие государства как гаранта некоторой относительной материальной стабильности.

Патернализм отучивает от любой самостоятельности, более того, несамостоятельность будет защищаться в такой вот «палестине» крайне агрессивно не потому, что никто не хочет жить лучше, а потому, что страх перед нестабильностью больший. Страх перед непривычным присущ всем живым существам. Кто видел испуг собаки, которую хозяин оставил возле входа в магазин, или кто переезжал на другую квартиру вместе с котом, не дадут мне соврать и поэтому неудивительно, что когда в Киеве вдруг случился Майдан, в Донецке повели себя очень похожим образом. Именно угроза той самой пресловутой «стабильности» (а не лозунги о «русском мире», которые не пользовались в регионе особой популярностью) стала локомотивом, приведшим регион к катастрофе. Стабильность же в восприятии жителя индустриального региона сводится к тому, что государство воспринимается как гарант какого-то материального дохода.

Ведь в принципе поведенческие механизмы на востоке и западе страны очень разные, в одном случае поощряется личная инициатива, в другом все надежды возлагаются на государство. Потеряв работу, львовянин, скорее всего, займет небольшую сумму, на которую отправится на год-другой в какую-нибудь Италию или Португалию даже на самую неквалифицированную работу. Житель Луганска, скорее всего, будет продолжать ходить на то же предприятие, даже если оно уже давно ничего не выпускает или производит нечто абсолютно ненужное. Он там будет вначале получать половину оклада, потом четверть или вообще какую-то символическую сумму (а «новороссияне» доказали, что вместо зарплаты сгодится и банальная бесплатная кормежка), но не сможет выйти за пределы этого своего мира, от которого он огорожен, словно пресловутыми красными флажками. Поэтому и не выходит общественная дискуссия, поэтому в регионе сплошь и рядом не понимают банальных, казалось бы, аргументов и причинно-следственных связей. Поэтому и бесплатная каша от «ДНР» намного более близка, чем блага, которые представляет украинское государство.

Вопрос о дальнейшей адаптации региона - сложнейший из тех вызовов, которые стоят сейчас перед страной, потому что здесь речь идет не столько о мировоззренческом, сколько о глубоко инстинктивном поведении, которое (при условии ухода российских войск и неприхода украинских) может со временем поставить на востоке страны самые странные социальные эксперименты - от неомахновщины до религиозного фундаментализма или военного коммунизма, к которому сегодня и идут контролируемые террористами территории. Украине же в процессе реинтеграции придется одновременно ломать старые сложившиеся десятилетиями институты, но одновременно предоставлять и новые алгоритмы отношения граждан с государством. И от того, насколько это будет грамотно сделано, и зависит мир на Донбассе.