Врач из зоны АТО об афганском синдроме, оторванных руках-ногах и боевиках на наркоте

Армен родом из Армении, гражданин Украины, отец двоих взрослых сыновей. Зимой прошлого года, когда начался Майдан, он бросил работу в России (в Тюмени был заведующим отделения хирургии в поликлинике по контракту с «Газпромом») и рванул в Киев. На Майдане доставал пули, зашивал раны, лечил обморожения и воспаления легких.

А когда на Донбассе началась война и побратимы с Майдана пошли добровольцами на фронт, поехал вместе с ними. С первым батальоном Нацгвардии (затем его объединили со вторым, создав батальон им. Генерала Кульчицкого) прошел боевую подготовку в Новых Петровцах, 3 мая прибыл в штаб АТО, а 5-го уже вывозил бойцов, раненных под Славянском, с поля боя в ближайший госпиталь.

На реанимобиле без брони и любой защиты, с водителем и девушкой-волонтером без медицинского образования, Армен вывез десятки раненых бойцов из самих горячих точек Донбасса.

Вчера он приехал с бойцами Нацгвардии на ротацию в Киев, а сегодня снова отправляется на Донбасс. Уверенный в себе, смешливый, добрый. Но время от времени его голос становится железным. Вроде бы и не похожий на «Ангела войны» (так его называют бойцы АТО) человек с огромными руками и бронированным сердцем (так он уже сам себя называет). Он стал врачом, пообещав это себе еще в детстве, когда медики спасли его брата, у которого был порок сердца.

Сейчас на черном шнурке на шее у Армена висят талисманы: иконы Божией Матери. Одна - от побратимов с Майдана, другая - от бойцов 25-го десантного батальона.

«В талисманы и верю, и не верю, - улыбается. - Но знаете: я до сих пор цел и ни один боец у меня в «скорой» не умер. Я и бронежилет не ношу».

А правда, что Вы ничего не боитесь?

- Это факт, не боюсь. Когда чего-то боишься, оно к тебе цепляется. Поэтому я особенно не раздумываю. Надо делать - делаю. Мне комбриг 95-й аэромобильной бригады как-то сказал: «Армен, я много дураков видел, но такого, как ты, ни разу. Мы в некоторые места танки боимся посылать, а ты на своей консервной банке прорвался и еще 29 человек вывез».

Когда это было?

- Когда ночью сепаратисты атаковали первый блокпост возле рыбхоза (это было в Славянске в середине мая, - ред.). Они стали бомбить, мне наши позвонили, попросили вывезти раненых. Больше некому было. Я еду и вижу, как у меня почти перед лобовым танковые снаряды летают. Добрался до места, быстро открыл задние двери, кричу: «Заносите всех раненых». Забрал, вывез на второй блокпост, на комбикормовый завод.

Вывозил раненых из «иловайского котла» один раз. Из луганского аэропорта 18 человек увез: позвонил мой знакомый командир роты, попросил их забрать, потому что ребята ждали подмогу, но никто так и не прибыл, а взлетная полоса была уже взорвана.

Из Карачуна вывозил раненых, когда наши были в окружении. Туда никто не мог пробиться, только вертолеты летали. А я знаю, что бойцы без воды сидят. И мы
проехали пять сел, занятых боевиками, привезли нашим воду и еду, забрали раненых.

Мне тогда ребята сказали: «Армен, почему ты на своей «скорой» смог проехать к нам, а командование на бронетехнике не может?».

То есть никто, кроме Вас, раненых из зоны АТО не вывозил?

- Сначала были только мы. У военных была одна скорая помощь, «Мерседес» 78-го года, да и тот «убитый», ездит 40-50 км/ч. Да что помощь, когда у них банально жгутов не было кровь остановить! Не было обезболивающего, кровоостанавливающего.

Пришлось поднимать директоров аптек, знакомых своих, и через неделю у меня было уже три тысячи жгутов. Сейчас, слава Богу, всего хватает. Появились еще две машины, на них работают мои побратимы с Майдана, тоже врачи. И еще один реанимобиль мне прислали из Франции. Все это благодаря волонтерам, диаспорам.

А в Минздраве говорят: «У нас грошей нема, все пошло на АТО». И в Минобороны
полковники медслужбы заявляют, что армия на 95% обеспечена медикаментами и скорой помощью. Но где оно все тогда?! 

Какие самые сложные ранения Вам приходится лечить?

- Осколочные. Пулевые сейчас попадаются редко, если какая-то маленькая банда начнет блокпост обстреливать. А осколочно-минометные ранения - это раскуроченные, оторванные, размозженные конечности. Однажды я оперировал в реанимобиле - пришлось, обычно стараюсь до больницы довезти, - так я достал из бойца 12 осколков.

А как бойцы реагируют на ранения?

- По-разному. Все они - герои. Но бывает, что там царапина, а парень орет: «Мамочки, как больно!», а бывает, из него осколок достанешь, собираешься везти в больницу уже, и тут он заявляет: «Какая больница, док? У меня пацаны! Перевязывай потуже, и я пошел».

И что Вы делаете?

- Перевязываю и отпускаю. Но после боя все равно забираю в больницу (смеется).

Вам приходилось ампутировать руки, ноги? Бывало такое, что бойцы готовы были умереть, лишь бы не стать калекой, просили не резать?

- Такие раненые сначала ничего не соображают от боли. Быстрее останавливаешь кровотечение, колешь обезболивающее один раз, второй, третий. А им все равно больно... (Армен переводит дух). Скорей везу в больницу, и там уже врач принимает решение, спасать конечность или ампутировать.

Но иногда бывает, что врач не может вылечить из-за недостатка оборудования, средств. Ему легче отрезать, чем возиться, и он ампутирует вместо того, чтобы лечить.

Сталкивались с пациентами - жертвами пыток?

- Пытки это редкость, всех подряд не пытают. Сейчас такой порядок: если их пленный к ним возвращается с поломанной рукой, то нам вернут одного такого же, руку ему сломают. И наши поступают так же. Око за око. Поэтому пыток почти нет, у меня не было таких пациентов.

Доводилось ли Вам спасать боевиков и террористов?

- Воину, который соблюдает кодекс войны, я помогу. А отморозкам, которые убивают за деньги, за какую-то новоросскую идею - я б еще подумал, помогать или нет.

А как Вы одного от другого отличаете?

- Военного человека сразу видно. А «ДНРовцы», «ЛНРовцы» - наркоманы с автоматами, они ходят в спортивных костюмах, кроссовках. Им наркотики дают для смелости, чтобы были, как универсальные солдаты. Я однажды остановился под Карачуном перекурить, видел кучу пустых шприцов в зарослях.

И еще мы у них в аптечках обнаружили обезболивающий препарат, в котором содержится смертельный яд. Его вкалывают сложным раненым, убивают, чтобы с ними не возиться.

На Вас сепаратисты еще не объявили охоту? У вас, кстати, есть оружие?

- Чего им меня убивать? Я же не министр обороны (смеется). Оружия раньше не было, но позавчера Аваков мне вручил наградное, пистолет. Стрелять умею, я не только из пистолета стрелял, еще из гаубицы огромной, 152 мм. По вражеским танкам.

Вы, говорят, еще и роды в зоне АТО принимали...

- Почти принял! Под Славянском я вез в больницу беременную женщину, и все время ей анекдоты рассказывал - чтоб не родила. Это у нее уже четвертый ребенок, я ей говорю: «Где твои предыдущие три?» Она отвечает: «У моих разных мужей». Так, с шутками, с разговорами довез ее до больницы, и она уже там родила мальчика.

Медсестры так обрадовались, они думали: я очередного раненого им привез. 

Как считаете, бойцы АТО смогут когда-нибудь вернуться к прежней жизни?

- Вряд ли. У них потихоньку начинается афганский синдром: человек приезжает в Киев на ротацию и уже чувствует, что раз он был там, здесь ему все позволено. Дискотеки, магазины, беззаботная жизнь - все это вызывает ненависть у них. «Мы там проливаем кровь, а здесь все развлекаются», - так они думают.

А если направить психологов в военные госпитали и зону АТО, чтобы они уже сейчас с ребятами работали?

- Как будет психолог работать на блокпосту, где постоянно стреляют? Ну что он им скажет? Он сам потом полгода будет в подгузниках ходить. А в госпитале их просто «пошлют» те же бойцы. Нет, я против такого.

После войны ребята из села, с заводов быстрее втянутся в нормальную жизнь, занимаясь физическим трудом. А городским, тем, у кого много свободного времени, будет очень непросто.

А Вы уже решили, чем займетесь, когда кончится война?

- Я хочу написать военно-медицинский учебник, потому что нынешний написан, наверное, в 37-м. А нам надо много чего поменять, вся нынешняя система логистики не годится. Я понимаю, что мы никогда не воевали, но почему нельзя было научиться делать бандажи, «Целокс» (кровоостанавливающее средство, - ред.)?

Изменилось ли мое мировоззрение на войне? Я всегда считал, что после себя надо что-нибудь хорошее оставить. И сейчас так же думаю.