Луганский спецназовец о ненависти к "ополченцам" и перевоспитании "ваты"

Он спецназовец штурмового подразделения МВД Украины в Луганской области. Раньше ему пришлось в составе батальона «Львов» освобождать город Лисичанск и побывать в развод-взводе на базе добровольческого батальона «Луганск-1». Постоянно рискуя собственной жизнью, он несет свою службу. К Виталию Резникову война постучалась в дверь собственного дома. Юному бойцу пришлось взять в руки оружие, едва понюхав пороха на милицейской службе, которой предшествовало обучение в Академии внутренних дел в Луганске, чемпионство Украины по кикбоксингу и досуг в команде КВН. А еще Виталий Резников - свидетель событий захвата местной власти боевиками в 2014 году.

- С каких событий все началось для Вас?

- В феврале я выпустился из университета, месяц проработал в уголовном розыске в городском управлении милиции. А уже в марте вышли митингующие и нас собрали в здании СБУ. На тот момент все было только в зародыше и не было полного понимания ситуации. Впоследствии, когда была захвачена СБУ, прислали 80-ю аэромобильную бригаду в Луганский аэропорт, нас (ред. -работников милиции) начали ставить на блокпосты. Тогда нам объяснили, что есть армия, но с какой целью она приехала - не понятно. Сказали, что наша задача стоять между митингующими и военными, чтобы избежать конфликта. Уже на том этапе были понятны настроения моих коллег – кто на чью сторону станет. Больше всего тревожили те, кто молчали, ведь от них можно было ждать чего угодно. Было несколько попыток штурма аэропорта. Приезжали на блокпост автобусы и выгружали бандитов (в то время их не называли ополченцами или сепаратистами, это были бандиты). Прежде всего их целью был захват не стратегических объектов, а именно оружия. А в здании СБУ в то время был большой склад оружия. Не знаю всех деталей, но точно до штурма у боевиков уже была вооруженная маленькая армия. В Луганске, когда я заступал на дежурство, можно было наблюдать, как к банку подъезжает авто, из которого выходят бандиты, вооруженные до зубов, забирают все деньги и спокойно выходят. 50 % сотрудников воспринимали их как Зорро, что делает добрые дела. Когда я сообщал об этом в дежурную часть и спрашивал, что мне делать (ведь я был вооружен, но один, а их пятеро, и по всем правилам я не имел права встревать в схватку) мне говорили - наблюдать. Никто ничего не делал – кто-то боялся, кто-то поддерживал.. Царило подлинное Чикаго.

- Вы сразу поняли для себя на чьей Вы стороне?

- Для меня все, что происходило было абсурдным и непонятным. Все четыре года в академии мне прививали нормы права, закона, а устроившись на работу - выдали пистолет, который приходилось носить по-бандитски, спрятав под рубашкой на спине, а магазины хоронить в носках. Элементарно за углом тебя могли разоружить, потому что в начале велась большая охота за оружием.

- Помните случаи прямой поддержки сепаратистов Вашими бывшими коллегами?

- Расскажу историю для понимания. Со штраф-площадок угоняли машины. На то время дошла до нас информация, что это совершает группировка бандитов главаря "Беса". На место происшествия мы выехали втроем – я, мой наставник Антон Потурайко, который сейчас заместитель начальника полиции в Рубежном, и Сергей Ковалев, который сейчас воюет на стороне "ЛНР" и даже принимал участие в боях за Дебальцево на стороне "ополченцев". Именно он звонил в захваченное СБУ. Можно разговаривать вежливо, а можно так, как он подобострастно. Он представился и говорит: "Поступила информация, наверное, ошибочная, о том, что мирные митингующие "ЛНР" угоняют автомобили со штраф-площадок. Я сам этому не верю, но перезвонил убедиться. Возможно это делают провокаторы." Услышанное нас просто шокировало. На штраф-площадке, когда мы прибыли, действительно были "ЛНР-цы" с автоматами. Тот же Ковалев в тот момент поступил правильно, как сотрудник украинской милиции. Несмотря на свою точку зрения. Ведь он был на нашей стороне. Я лично еще тогда думал, что мы можем справиться с ними. Но оценив собственные силы, наше вооружение – у меня короткий автомат и восемнадцать патронов к нему, пистолета тогда не было. У моих напарников было по пистолету и по два магазина. То есть вступать в контакт с противником, равным по численности, но вооруженным гораздо лучше, еще и в бронежилетах смысла не было. Против гранаты с ножом не пойдешь. На подкрепление вызвали луганский "Беркут", который приехал и просто поздоровался с бандитами. А когда штурмовали наше управление, вышли бабушки с иконами, крестами, рядом с ними уже витал дух советской власти. Я чувствовал себя каким-то мусульманином, против которого открыли крестный ход.

- Российские солдаты с первых дней появились в Луганске?

- Сразу можно было отличить обычных активистов от профессионалов. Во время штурма нашего управления милиции приехали на фольцвагенах неизвестные в черном. Сейчас я четко понимаю, что это были специалисты. Каждый знал свою задачу, занял свой сектор. Были распределены роли: снайпер, пулеметчик, наводчик... Они приехали с конкретной целью нас уничтожить – тех, кто хотел сопротивляться. Тогда нам реально помогли какие-то высшие силы. Начался ливень. Поскольку управление располагается в низменности - воды набралось почти по колено и нападавшие отошли. Мы воспользовались тем промежутком времени, и вывезли важные документы, экипировку, оружие. Хотя впоследствии все вещи все равно были найдены и отобраны "ополченцами".

И в этой ситуации и ВСУ, и милиция поняли свою неспособность работать в экстренных ситуациях. Украина независима, а вооруженные силы грабили и уничтожали. Уже тогда почувствовался недостаток подготовки, навыков и опыта. Даже когда я учился в академии, мои однокурсники делали акцент на изучении уголовного и административного права, а пары по боевой и спецподготовке прогуливали. Меня интересовало все. Наверное, это и сыграло роль в дальнейшей жизни.

- Я знаю, что были случаи очень жестоких расправ над теми, кто выражал свою проукраинскую позицию. Как относились к Вам?

- Вообще я был в родном городе. Поэтому после работы возвращался домой, приносил продукты нашим ребятам. Это заметили сотрудники, которые сейчас работают «по ту сторону» и началась травля – «фашист», «бандера». Приходилось словесно отбиваться. Тогда меня сразу и окрестили. Были обыски у меня дома. Я спрятал бронежилет, свое табельное оружие на втором этаже, в стене, где была тайная комната, о существовании которой знал только я и мой отец. Они пришли и перевернули дом вверх дном. В стене просто вырезали вход в эту комнатку и все вынесли. Столь противоречивая ситуация тогда возникла, что я не знаю, кто нанес больший вред – мои знакомые, друзья или "ополченцы". Потому что вслед за ними в наш дом вошли друзья, которые говорили, что мы больше не вернемся и нам ничего не понадобится.

- Где сейчас Ваши родные?

- После этих событий меня объявили в розыск и окрестили особо опасным преступником "Правого сектора". Объявление разместили в газете и даже обещали награду. У моего отца, тоже милиционера с 40-летним опытом, остались связи там. Его предупредил коллега, что за ними собираются прийти и нам нужно бежать из города. Многих родителей или родных моих коллег брали в плен и требовали выкуп или личную явку. Поэтому мои родители вынуждены были уехать. И до этого времени не имеют постоянного дома и переезжают с места на место.

- Приходилось сталкиваться на поле боя со знакомыми, друзьями, которые воюют на стороне террористов?

- Я даже не могу описать то чувство, которое поселилось в моем сердце с началом войны. Я с этими людьми принимал присягу, общался с друзьями в гражданской жизни. Из друзей детства только один Феликс Нетесов пошел служить за Украину. Сейчас он в батальоне "Азов". Когда мы встречаемся, то понимаем насколько нас изменила война – хотя для нас это и общая тема. В мае 2014 в соцсети общался с товарищем, который сейчас на враждебной стороне. Он конечно не признался, что воюет за "ЛНР", но позже я увидел его фотографии. Единственный человек, с кем я остался в нормальных отношениях - однокурсник из академии. Как-то списывались с ним, тогда я еще пытался достучаться и объяснить, что решение пойти воевать за "ЛНР" станет его Рубиконом и назад дороги не будет. Рано или поздно война закончится и я ему пообещал, что именно к нему сохраню человеческое отношение, он ответил тем же. Многие желали смерти, есть такой сайт трибунал, где меня выставили карателем Луганской области и обещали уничтожить всю мою семью. Моя родная сестра назвала меня фашистом. Это очень непростая тема. Брата мужа моей сестры убили под Краснодоном. Конечно не я в него стрелял и меня там не было, но семья моей сестры уже видит во мне врага.

Вопрос мира не должен обсуждаться. Заявления политиков просто добивают. Как может говорить Савченко о любых извинениях? Мне понравилось, как кто-то сказал, что извиняться нужно перед людьми. Там я людей не вижу. Мнение, что мира не будет, может показаться ужасным. Зайдем мы в оккупированные города, а что дальше? Нас ненавидит там даже маленький ребенок, отец которого погиб в боях за "Новороссию"... и эта ненависть будет длиться всю жизнь. Это то самое, что было в Афганистане, когда туда пришел советский солдат. Такая же история будет и в Луганске. Мы сможем победить только войной. Мы никогда друг друга не простим. Это невозможно.

Смоделируем ситуацию: Украина выиграла войну и зашла на оккупированные территории. Как на это отреагирует местное мирное население, которое в большинстве поддерживает боевиков?
Уже есть наглядные примеры городов, которые мы очистили от сепаратистов. Лисичанск, Рубежное, Северодонецк. Когда мы впервые заходили в Лисичанск, Северодонецк, там были страшные бои, зачистки, постоянная стрельба. Через несколько месяцев, когда начали отстраивать города, местные уже поддерживали украинскую власть. Сейчас там и проукраинские митинги, и национальные праздники отмечают. Еще в 2013 в Луганск приезжал Океан Эльзы и массово все веселились под музыку этой группы, а потом вдруг что-то замкнуло, в сознании людей что-то изменилось. Я расскажу как будет: люди перекрасятся, как сделали это для поддержки России. Они не имеют внутреннего стержня. Мы должны вернуться туда и дать людям понять, что они ошиблись. Через рост цен, опасность, они уже чувствуют разницу. Многое зависит и от нашего законодательства. У нас сейчас тоже беспорядок. Арестовывают участников АТО, ополченцев амнистируют. Мне это непонятно и очень обидно. В свое время в Лисичанске было задержано очень много боевиков. А сейчас можно идти по городу и встречать тех, кого даже я лично задерживал.

- Я знаю, что Вы принимали участие в совместных учениях с иностранцами. Чем отличается наш спецназовец от израильского или грузинского, например?

Когда начались первые дни войны, никто воевать не умел. Были единицы, которые имели специальную подготовку, но даже они не имели боевого опыта. Понимание что и к чему было только у тех, кто побывал в специальных миссиях или у ветеранов Афганистана. Все приходилось изучать находу. Почему сейчас судят ребят-АТОшников? Например, за убийство ополченца, которого на поле боя поймали и начали допрашивать, чтобы получить информацию. За это сейчас судят. Как можно судить его (ред. бойца) за убийство, если он не понимал и никто его не научил воевать. Человека просто отправили вперед. Ты стреляешь, в тебя стреляют, а по бокам еще и артиллерия бьет. Во-первых, пойти на войну – это еще не значит быть готовым воевать. Никто не был готов, никто не понимал и не умел. А сейчас за это еще и судят. Я помню, когда меня отправляли на штурм Лисичанска с батальоном "Львов", приходилось просто делать то, что подсказывала интуиция. Как тигр, который впервые убивает лань, все на уровне инстинктов. Ты делаешь все для того, чтобы элементарно выжить. Повезло – выжил.

Когда приехали иностранцы, мы были в городе Счастье и очень скептически отнеслись к этому сотрудничеству. Солдат, который воевал в Африке, где совсем другая специфика ведения боя, чему он может научить? А как оказалось - там действительно настоящие профессионалы. Обучение продолжались шестьдесят дней и каждый день это были долгие тренировки с максимальным количеством отстрелов боекомплектов. Днем солдат мог отстреливать тысячи патронов в разнообразных упражнениях. Раньше стрельбы сводились к стоя, лежа, сидя, а здесь нас учили стрелять в движении, прикрывать товарища, работать в группе. Нас действительно научили воевать по «натовским» стандартам. Даже сказать чем отличается наша подготовка от их будет неправильно, потому что у нас нет никакого уровня. Они объясняли все. Наиболее скептически мы смотрели на грузин, а они оказались еще те воины. Их обучали по программе НАТО и они имеют опыт Грузинской кампании, из Чечни. Например, Давид Макишвили, который сейчас работает в охране Саакашвили, и Мамука Абашидзе, который тренирует одесских спецназовцев - просто боги войны, по-другому их не назовешь. У нас в армии процветает совдеп.

«Натовских» солдат первым делом учат воевать, а на втором плане уже организационные моменты службы. У нас все наоборот. Нужно ходить строевым шагом, копать траншеи, но не воевать. Про обеспечение я вообще молчу. Хотя любой руководитель вам скажет, что в армии есть почти все и я с ним соглашусь. Но каково качество этого обеспечения? Форма «пикселька» ужасная, она не подходит по климату, быстро затирается, паркая и непрактичная. Разгрузочные системы и бронежилеты тоже. Во время боевых действий ты постоянно должен осуществлять определенные движения, а из этих бронежилетов просто может все повыпадать и придется под пулями собирать магазины. Сейчас еще более-менее. А в начале войны все приходилось доставать за свои деньги и через волонтеров. Когда разговаривали с израильтянами, как раз нам выдали коллиматоры (ред. оптические приборы с полузеркальным стеклом, позволяющие пользователю видеть прицельную крапинку или любое другое прицельное изображение наложенное на поле зрения) И мы их спросили, они хорошие. Они посмеялись, мы тогда еще не поняли почему. А потом говорят: «Вот в этом и проблема в вашей стране. Когда нам что-то выдают в Израиле, то мы точно знаем, что это лучшее». В моем подразделении МВД ситуация немного лучше. Ранее в 2014 году добровольческие батальоны были лучшими по обеспечению. Старались и форму, и оружие нормальную искать. Сейчас наше подразделение получает оружие из винницкого завода «Форт» - винтовки, пистолеты. В целом неплохо.

- Многие эксперты говорят о том, что у украинской армии очень плохо налажена коммуникация между командирами и подчиненными. Приходилось ли Вам сталкиваться с такими ситуациями?

Лично в моем подразделении нет каких-то конфликтов. Есть начальник, который отдает команды. В любом подразделении спецназа каждый друг другу брат и лучший друг, потому что выполняются сложнейшие операции и люди должны доверять друг другу. У нас на уровне подразделения конфликты случаются крайне редко и то просто из-за усталости. А конкретно взаимодействие подразделений и организация хромает. Сейчас Штаб АТО уже гораздо серьезнее относится к этому. Когда планируется операция, вызывают каждого командира, проводится совещание. Командиры приезжают, консультируют личный состав и берутся совместно к работе. Сейчас уже слаженная система. Прецеденты все равно случаются, но не так, как раньше. С нами случилась такая история: под Первомайском есть поселок Золотое, оно смежное, будто наше, но опасное. И нам поступает информация, что идет колонна бронетехники. Мы едем туда, делаем засаду, чтобы встретить. Ночью двигаемся к ним и видим, что на машинах нарисованы трезубец. С ребятами тогда еще подумали: «Если и сепары, то мысль хорошая». И уже впоследствии услышали львовский говор, (а его с каким другим не спутаешь!) Кстати, мы договаривались с ребятами - если идешь ночью или заблудился, то говори на русском с четким московским акцентом, так хотя бы сразу не будут стрелять в тебя. А львовяне в этот момент внимательно слушали, а потом выдали: «Курва, будемо мовчати».

- Есть местные, которые заинтересованы в сотрудничестве с украинской армией?

Был майор в отставке, разведчик в поселке Крымское, который давал информацию. Но получилась такая ситуация, когда по его данным мы задержали ополченцев, которые возвращались домой. Один из них увидел его, когда тот с нами разговаривал. Там было очень много подразделений, и мы поняли, что его узнали. Поэтому его информацию засекретили и этого человека хотели вывезти в Лисичанск, но, к сожалению, не успели и боевики его расстреляли.

Люди боятся что-то говорить . Вообще для понимания ситуации нужно приехать сюда и прожить здесь хотя бы несколько дней. Есть общественность, организации, гражданский корпус «Азов», молодняк, которые пытаются как-то работать с местными. Но их ничего не научило. До этого времени есть много сторонников сепаратистских республик. Тебе могут улыбнуться, когда ты идешь в форме и за тобой чувствуют силу, но ты понимаешь, что тебя все равно ненавидят, ведь для них мы захватчики. Каждый четвертый-пятый такой житель, когда услышит что-то про украинского военного будет думать, что он мерзавец и захватчик. Они нас так видят.

Мы проводим поисковую работу. Полностью прочищаем серую зону. Иногда бывает, что в этот момент начинают стрелять боевики, а наши дают огонь в ответ. Мы получается между двумя обстрелами. Прячешься и не знаешь, что прилетит и убьет тебя. Переждал и дальше идешь проверять. Проходишь по улицам, а там люди живут. Каждый день в аду - и старики, и дети. Им уже все равно кто будет, только бы не стреляли. Их не будут радовать ни флаги, ни гуманитарная помощь, нам нужно передвинуть линию фронта, чтобы люди были за нашими спинами. Пусть уже стреляют по нам. Вся идея в этом. Мы воюем с этими орками, бандитами, чтобы не страдали мирные жители.