Украинский ученый об удачных поисках "эликсира молодости" и сотрудничестве с профессором-панком из Финляндии

Оба ученых работают на кафедре биохимии и биотехнологии Прикарпатского Национального Университета, изучающей старение и факторы, которые могут замедлить этот процесс.

Depo.ua пообщался с соавтором разделов, доцентом Дмитрием Господаревым, который рассказал нам о знаковой публикации, собственных уникальных экспериментах, двух годах работы в Финляндии и краеугольном камне украинской науки.

- Дмитрий, расскажите, как связались с составителем книги, кто на кого вышел?

- Главный редактор этой книги связался с Олегом Лещуком и предложил нам сотрудничество, мы согласовали, о чем именно будем писать. Примерно за полгода разделы были готовы.

- Откуда он о вас узнал? Вы такие известные в мире?

- Перед этим у нас было две публикации в очень известном журнале The journals of gerontology. После второй публикации нам предложили написать блог, рассказать о наших исследованиях в популярной форме. Благодаря всему этому мы стали заметными. Хотя у нас не слишком много публикаций, две статьи в таком журнале – это, в принципе, знаково.

- Пришлось за них немало заплатить?

- Мы публиковались бесплатно, более того – наши публикации в открытом доступе, хотя большинство статей доступны за плату. Конечно, серьезные иностранные издания часто отказывают ученым – бывает, пишут, что материал не соответствует требованиям, или же статья собирает исключительно отрицательные рецензии. Но в этот раз нам удалось с первого раза.

- О чем, собственно, было исследование?

- Мы исследовали, какова продолжительность жизни у плодовой мушки на средах с разной концентрацией углеводов и, что главнее, с различным типом – глюкозой и сахарозой. Дополнительно посмотрели, насколько наши подопытные устойчивы к различным стрессам.

Если не углубляться в научные детали, пришли к выводу, что все хорошо в меру. Там, где мало углеводов, мухи умирали быстро. Впрочем, их избыток тоже сокращал продолжительность жизни. Оптимальной концентрацией оказалось 6% - в таких условиях мушки жили 80 суток. Когда же повышали концентрацию до 20%, большинство насекомых умирала быстрее.

- Результаты исследования можно экстраполировать на человека?

- То, что мы сделали с дрозофилой, понятно, что никто на людей не экстраполирует. Чтобы делать подобные выводы, надо проводить клинические испытания на людях. На данный момент ученые пытаются просто понять процесс старения. Если будем знать молекулярные механизмы процесса, можем разрабатывать лекарства, которые могут его замедлить.

- В книге описаны такие лекарства?

- Там упомянуты некоторые препараты, которые можно применять людям. Потенциально они могут продлить продолжительность жизни, но пока их еще не принимают на регулярной основе.

Например, геропротекторные свойства есть у радиолы розовой, и мы показали, как она может продлевать жизнь. В принципе, то же самое доказали до нас в 2008 году американцы. Но они использовали препараты китайской медицины, куда входила радиола. Нас это немного задело: у нас радиола растет в Карпатах, а они дают это в контексте китайской медицины, не вспоминая об Украине. Мы сделали подобное исследование с нашими препаратами. Дополнительно же показали, как радиола влияет на продолжительность жизни дрозофилы при различных соотношениях белков и углеводов. Например, на тех средах, где количество белка превышало количество углеводов, радиола не действовала и даже влияла негативно. А там, где преобладали углеводы, она действительно продолжала продолжительность жизни на 15%. Это считается существенным увеличением.

- Среда – это то, чем питается насекомое?

- Да, плодовых мушек сажают на твердую среду, и они ее потребляют. Наши исследования трудоемки. Среду надо менять каждый день или через день. У нас тогда был лимит пробирок – где-то около 1000. Если вовремя их не перемыть, то следующий эксперимент ставить невозможно. Поэтому иногда приходилось перемывать 500 за раз. На Западе же такие пробирки, конечно, одноразовые. Кстати, большое спасибо нашим студентам, которые работают с нами на полную, и которых мы включили в соавторы.

- Сами употребляли радиолу?

- Да, добавляли ее в чай, но сейчас я ее не принимаю. Она из разряда тех препаратов, которые в большом количестве опасны. То есть употреблять ее можно, но надо быть очень внимательным к дозам.

Я ПЕРВЫЙ, КТО РАБОТАЛ С ГЕНОМ АСЦИДИИ

- А какие еще геропротекторы вы обнаружили?

- Интересное исследование проводил в Финляндии – там я создал особую линию мух. Я использовал ген, присущий определенной группе организмов – грибам, растениям, бактериям и некоторым моллюскам. Взял его из довольно необычного животного – асцидии. Ее личинка имеет хорду, тогда как взрослый организм бесхребетный. В Финляндии есть банки генов, откуда можно взять этот ген, размножить, вставить в другой организм. Я это сделал с дрозофилой. Оказалось, что этот ген повысил продолжительность жизни, устойчивость к стрессам.

Это поможет нам понять молекулярные механизмы старения и, возможно, в далеком будущем, целенаправленно разрабатывать лекарства, которые могли бы замедлить старение или связанные с ним болезни.

- В остальном это были обычные мухи?

- Да, никаких рогов у них не выросло (улыбается).

- то Есть этот ген вы использовали первым в мире?

- Новизна моей работы в том, что я использовал ген именно из этого животного, в мире он существует только в нашей лаборатории и в финской. Обычно используют такой же гомологический ген, но берут его из пекарских дрожжей. Но его изучают преимущественно в контексте генной терапии редких человеческих болезней (в частности, митохондриальных, таких как синдром Лея).

Но с геном асцидии никто пока не работал. Я первый и последний. Для моей работы не нужно сложного оборудования – я просто привез эту линию дрозофилов в Ивано-Франковск, а группа людей помогла мне продолжить исследования, посмотреть устойчивость насекомых к различным токсичных веществ. Сейчас у меня очень много идей, как развить эту работу.

ПРОФЕССОР-ПАНК ИЗ ФИНЛЯНДИИ СОГЛАСИЛСЯ ВЗЯТЬ В ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ

- В каких странах приходилось работать?

- Я работал только в Финляндии на протяжении двух лет. В других странах просто бывал в Польше принимал участие в научной школе, был на конференциях в Португалии и Италии. Приезжал туда с финскими результатам.

- Как попали в Финляндию?

- Шел 2010 год, и у меня была жуткая эйфория. Я писал письма различным исследователям, спрашивал, не найдется ли в них место постдока (временная позиция для кандидатов наук – ред.). Кто-то ничего не отвечал, кто-то писал, что на эту должность финансирование не предусмотрено. И вот я обратил внимание на статью, посвященную теме, очень похожей на нашу. Сперва подумал, что то снова написали американцы, и оказалось, финны. Зашел на сайт их лаборатории, а там фото профессора с ирокезом. Сначала подумал, что это какая-то шутка. Но потом оказалось, что тот панк – редактор серьезного и очень сильного журнала. Решил ему написать: видно, что личность незаурядная, может, мне ответит... Сначала в переписке запала молчанка, но впоследствии профессор же отозвался: мол, извини, был в отпуске, но на такое у нас все равно нет денег. Я набрался смелости и накатал еще один ответ. Спросил, может, он знает какой-то грант, который я могу выиграть и тогда отправиться работать к нему. Как это не странно, такой грант действительно существовал. Поскольку у нас очень конкурентоспособный университет, с легкостью его выиграл.

- Понравилось в Финляндии?

- Конечно. У этого профессора с ирокезом была очень интернациональная лаборатория. Сам он шотландец, а среди сотрудников – и финны, и американцы, и голландцы, и французы, и китайцы, и индусы. И при этом обстановка очень дружеская.

- Почему не остались там навсегда?

- Тогда я не мог не вернуться, потому что жил в общежитии, и у меня в общежитии оставалась жена. Да и родители здесь. Понятно, что выезд – это серьезное решение. Но честно, мы в Украине можем много чего сделать. Хотя нам не хватает оборудования на много оригинальных исследований, из того что есть, мы выжимаем максимум. 10 публикаций в серьезных научных журналах в год - это невероятное развитие.

ИЩУТ ЛЕГКИХ ПУТЕЙ, А ПОЛУЧАЕТСЯ МАРАЗМ

- Конечно, ученым в Украине намного труднее, чем на Западе.

- Да, сейчас в науке две главных проблемы - недофинансированность и забюрократизированность. Очень трудно сотрудничать с зарубежными партнерами, привезти с Запада оборудование и реактивы. По действующему законодательству, они останавливаются на таможне, и если удается растаможить 75% - это уже победа.

В руководящих органах, занимающихся наукой, нет людей, которые бы действительно в чем-то разбирались. У нас любят все делать легко: "Есть проблема, давайте что-нибудь запретим". Но те запреты, которые помогут естественникам, для гуманитариев будут маразмом. О последствиях никто, как правило, не думает.

Вот для примера. Ученым, которые работают с какой-то темой, государство выдает деньги на ее разработку. Потом надо сдавать отчет, указывать там напечатанные статьи. Ученые начали жаловаться: мол, несправедливо, что учитывают публикации коллег, которые принимают участие в консорциумах. Например, работает украинец на Большом адронном коллайдере, и исследователи публикуют работу, которая имеет несколько сотен авторов. Украинец, который, возможно, не имел отношения к ее созданию, записывает эту работу в свой актив. И вот придумали решение: учитывать публикации, когда более 50% авторов – работники твоей кафедры. Это должно решить проблему, зато создало еще большую. Получается, если статью написали я и двое моих студентов, она уже не учитывается. Потому что студенты не числятся в штате кафедры. А есть же и такие сотрудники, которые официально не идут в штат.

- Вы видите какую-то глобальную стратегию личного развития в науке?

- Глобальное понимание должно быть, но цель вырисовывается в процессе. Ты ищешь вещи, которые было бы интересно исследовать. Видишь, что может быть интересный результат, продолжаешь двигаться в этом направлении, анализировать информацию. В истории есть очень много примеров, когда такая стратегия приводила ученых к потрясающим результатам – взять хотя бы Яна Флемминга, открывшего пенициллин.