ТОП-22 киевских откровений Светланы Алексиевич

Depo.ua собрал самые резонансные и яркие высказывания белорусской писательницы с ее творческой встречи с киевлянами.

ПРО РОССИЮ И ПУТИНА

"Половина россиян говорят, что я своя, а половина считает меня русофобкой и бандеровкой. Особенно после того, как я рассказала, что меня спасла настоятельница монастыря в Ивано-Франковске. Тогда мне было меньше года. Отец служил в военной части, а советским офицерам ничего не продавали. Я болела из-за голода. Отец пришел к настоятельнице монастыря, сказал ей: "Да, я враг, но у меня умирает ребенок. А вы же все-таки слуги Божьи. Вы же не можете позволить, чтобы ребенок умер, чей бы он ни был?!". Женщина ответила не сразу. Выбирать между добром и злом не всегда легко даже для человека, который служит небу. Но потом она сказала: "Чтобы мы тебя больше здесь не видели, а жена пусть приходит. Будет получать литр козьего молока". После того, как я это рассказала, стала для россиян бандеровкой".

"Сейчас на России полный абзац. Стала возможна эта медленная, но четкая работа по возвращению даже не в СССР, а в царскую империю. И вот все говорят "Путин, Путин", а дело не в Путине. Дело в коллективном Путине. Это желание миллионов - миллионов обиженных, униженных, обделенных жизнью. И они сфокусировались на этой личности, которая уловила, чего они хотят. Пусть холодильник пуст, бояться не надо, мы великие (...) Россия – заложница того, что ей нужны сверхидеи, сверхценности. Раньше – мировая революция. Теперь – русский мир".

"Мы не отрефлексировали прошлое. Когда я жила в Германии, чувствовала, как там каждый день идет рефлексия прошлого – как там об этом говорят, как об этом рассуждают. Ничего подобного на России не произошло. А это же не работа одного дня. Должна быть работа в школах, культуре в целом. И если этого не делать, все возвращается обратно ".

"На встрече в Польше выступает одна девушка и говорит: "Знаете, я очень благодарна вам за книгу "У войны не женское лицо", потому что мои родители, бабушки и дедушки учили меня, что русские – какие-то монстры, а когда я читала вашу книгу, поняла, что это – такой же народ, как и мы". Когда в тоталитарном обществе человеком завладевает идея, и человек становится частью системы, его можно обмануть. И все начинает зависеть от того, что проповедует пастырь. С точки зрения истории все мы выглядим весьма неприглядно".

ПРО КРЫМ И ДОНБАСС

"Когда была первая пресс-конференция, третий вопрос был от украинского корреспондента. Он спросил, как я отношусь к Крыму. Я сказала, что считаю это оккупацией, аннексией, политическим разбоем. Результатом стало то, что я не получила телеграмму от Медведева, которая уже была готова".

"То, что происходит сейчас, иначе как войной не назовешь. Войной, которая не так скоро закончится, и может быть всякое. Сколько я общалась с белорусами, большинство на вашей стороне. Но у нас поселилось много россиян, и у них разные настроения. Как-то сидела в очереди к стоматологу. Заходит мужчина: "Все, Крым взяли, теперь Одесса и Харьков – эти города Екатерина подарила по сексуальной прихоти". Я отвечаю: "А чего это вы так решили? Почему бы тогда Меркель не забрать, например, Калининград?". Увидев такой отпор,тот умолк. Очередь не поддержала ни его, ни меня. Белорусы очень осторожны".

О РОССИЙСКИХ СМИ

"Бойтесь делать свою работу так, как это делает российское телевидение. Обманывать людей, обслуживать нынешнюю власть – это преступление. Надо работать на вечные ценности и писать так, как есть в жизни. Когда я написала "У войны не женское лицо", два года книгу не печатали. Говорили, что она не помещается в канон, что война слишком страшна, и никто не пойдет воевать. Мол, это не наш подход к вещам. Но для меня это не важно. Все равно надо работать честно, писать, как оно есть в жизни. И приумножать добро, а не ненависть. Ненависть нас точно не спасет".

"Я спрашивала у одного российского журналиста: если даже враг проявляет сердце, почему нельзя об этом сказать?"

"Российское телевидение раскачало людей – вся эта ужасная пропаганда с распятыми мальчиками и изнасилованными девочками. Я сама удивляюсь, откуда такая ненависть? Но я думаю, это преходяще. Вот даже немцы – что они сделали на нашей земле... А когда вели их пленными, мне украинские и белорусские родственники рассказывали, что если в доме было две картошки, одну могли дать доходяге-немцу. Человеческое сердце устроено сложнее, чем телевизор, и на это вся надежда".

О ХОРОШИХ КОММУНИСТАХ

"Мой отец в 19 лет ушел на фронт с факультета журналистики, в 20 лет вступил в коммунисты, когда были самые страшные бои. До конца жизни он был коммунистом, а я с ним спорила. Когда я вернулась из Афганистана, сказала ему: "Папа, вы-убийцы". У отца не было аргументов, он просто заплакал. Я больше никогда с ним так жестко не говорила, потому что я знала, что мой отец хороший человек. И когда я работала в районной газете, я встречала хороших людей даже среди секретарей райкома. К ним надо относиться, как к трагическим фигурам. Идея, которая казалась красивой, завладела даже сильными личностями".

"Я не говорю, что социализм – это хорошо, природа человека иная. Особенно социализм, который строили после феодализма Царской России – это была бедная страна, где только начинал теплиться капитализм. Ленина предупреждали, что он заведет страну в пропасть, и это оказалось правдой".

"Совершенно свободной от советского я стала в Афганистане. Села обрабатывал российский "Град". Земля превращалась в перепаханое поле. Вот мы заходим в госпиталь в Кабуле. Там пожилые люди, женщины и дети. У меня полная охапка мишек. Сидит девочка с ребенком на руках. Я даю мальчику мишку, а он берет зубами. Спрашиваю "А почему зубами?". Эта маленькая девочка в ярости срывает одеяло, а он без рук. И такая жара, и весь этот ужас, и я просто теряю сознание от всего этого".

О ЧЕРНОБЫЛЕ

"Чернобыльская катастрофа – событие космического масштаба. Люди впервые осознали, что могут сами себя уничтожить. Они идут по пути, который ведет к саморазрушению. Тогда совпали две катастрофы – социальная и космическая. Социальная людям ближе – все распалось, нужно было думать, где жить, как кормить детей. Космическая же осталась непонятной. Почему мы решили, что с природой надо говорить с позиции силы... И этот вопрос так и остался открытым из-за патриархальности наших культур и того, что мы слишком заняты своими социальными потрясениями".

"Белорусы – заложники Чернобыля. Говорить о трагедии у нас особо нельзя. Атомные организации запрещены. Даже родителям больных детей не дают объединяться. Россия начала строить у нас атомную станцию на границе с Литвой. Литва протестует, но кто у нас слушает протесты Литвы..."

"Я получила премию, на эти деньги купила книги и ввезла их в страну. Волонтеры раздали книги людям. Старались раздать эти книги учителям, чтобы они читали детям. Но волонтеры не могут изменить ситуацию, это должно делать государство. А Лукашенко улетит куда-то на вертолете, если на зараженной земле живут люди... Говорит: "Ну что вы лопатой копаете, я вам трактор подарю". В нашей жизни очень много абсурда".

ПРО БЕЛАРУСЬ И ЛУКАШЕНКО

"Лукашенко было очень сложно сделать вид, что меня нет (после вручения Нобелевской премии - ред.) Я думаю, дело здесь не только в моем оппозиционерстве. Он у нас такой нарцисс, он должен быть один (в центре внимания - ред.) - такой высокий мужчина. Очень смешно, что такие большие мужчины настолько нежные".

"Белорусы сочувствуют украинцам. У них нет генетического вызова великого народа. У великого народа много соблазнов. Россияне думают, что они большие, а значит, сильные. У них много ракет, значит, большая страна. Вот такая подмена происходит".

О СЧАСТЬЕ И РАБОТЕ НАД КНИГАМИ

"Я пишу свои книги очень долго – я их выслушиваю и записываю. Когда я прихожу к человеку, это меньше всего похоже на интервью. Я прихожу, чтобы поговорить о жизни. Я прихожу к нему, как друг. И мне не мешает то, что я вся в каких-то регалиях... "

"О войне уже писать не могу – защитный слой исчерпан. Я уже не могу, как прежде, ехать на фронт, видеть убитых, заходить в госпитали, смотреть на людей без рук и ног. Я же тоже человек, дух духом, но еще есть биология. У меня любая несправедливость вызывает слезы. А когда ты плачешь, писать не можешь".

"Очень трудно говорить с людьми о счастье. У нас нет культуры счастья, есть культура страдания. О первых мгновениях любви люди еще могут рассказать, дальше – сложнее. Но счастье – это тоже долгий путь, дворец со множеством помещений".

ПРО НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ

"О премии речь шла уже много лет и я старалась о ней не думать. Когда мне позвонили, я спокойно гладила. Когда я поняла, что меня поздравляют, сказала "Фантастика". И это слово попало во все заголовки мировых СМИ".

О НАДЕЖДЕ САВЧЕНКО

"Увидела маму Нади Савченко, и ее лицо напомнило мне родную бабушку. Эта тихая доброта, готовность нести свой крест, несокрушимость. У таких людей, наверное, и получаются хорошие дети. Такие сильные женщины, как Надя".

Фото: Александр Хоменко / depo.ua