Израильский психолог об алкоголизме в армии, законе о капелланах и изотерапии

Альберт Фельдман, директор украинско-израильского Института стратегических исследований имени Голды Меир, психолог, художник-изотерапевт, общественный деятель. В прошлом был советником премьер-министра Израиля Ариэля Шарона. Институт имени Голды Меир делится опытом Израиля через высокопоставленных деятелей, профильных экспертов, в частности в вопросах психологической и медицинской реабилитации воинов, беженцев, людей из зоны конфликта.

Альберт, вы как психолог работали в армии Израиля. Как происходит работа психологов с военными?

В израильской армии есть служба, которая занимается душевным здоровьем военнослужащих. Она является частью медицинской службы армии обороны Израиля и занимается исключительно тем, что определяет и поддерживает психологическое состояние военнослужащих. Практически каждый солдат с психологом встречается в момент призыва. Тогда происходит исследование его психологических возможностей, его активности, интеллектуальных возможностей. Это по сути первая встреча, а для многих в принципе первая встреча с психологом. В Израиле и в школе есть психологи, так называемые психологические консультанты. Но впервые тестирование все проходят тогда, когда их приглашают на сборный пункт, в Украине это военкоматы, и там проводят первое обследование. В рамках этого обследования определяется не только состояние здоровья, определяется и психологический статус военнослужащего. Далее, исходя из этого происходит его распределение в ту или иную воинскую часть и вообще формирование тренда его военной карьеры .

А что входило в ваши обязанности?

Я как психолог занимался диагностированием. Когда я приехал в Израиль там было мало русскоязычных психологов, тех, кто осуществляет психодиагностику. Поэтому я, в частности, занимался психодиагностикой, а потом, когда проходил резервистскую военную службу занимался тем, что обеспечивал методическое руководство психологами, которые занимались русскоязычными военными, а также принимал участие в работе комиссии, которая разбирала спорные случаи.

В США военные, а особенно те, кто прошел горячие точки обязательно проходят психологическую реабилитацию. В Израиле наверное так же, несмотря на конфликт с Палестиной?

После каждой операции, связанной с использованием военной техники, военной силы, прямого столкновения с противником, все, кто так или иначе был втянут в бои, обязательно проходят обследование. С 2002-2003 гг. тотальное обследование стало обязательным. Обследуют всех, кто принимал участие в военных действиях, несмотря на то были ли они на передовой, или в резерве, или в тылу. Все проходят обследование. И задача психолога выявить насколько военнослужащий пострадал от этих военных действий.

Речь идет о невидимой травме – шок боевых действий, военная травма. То есть каким образом на него психологически подействовало то, что с ним произошло на поле боя. Это звуки, действия, нападение на него, то что он нападал на противника, то что рядом с ним были ранены или погибли люди, что он стал частью машины отпора. Все это тщательно исследуется и определяются люди, которые сами не могут адаптироваться после этой ситуации, или получили стресс и нуждаются в специальной помощи. Помощь, как и везде, делится на: социальную – разговоры, контакты, порой отдых, порой просто нужно отправить человека в отпуск; медицинскую; и в крайнем случае - это может быть специализированная медицинская помощь. Специализированная медицинская помощь – означает, что надо обратиться к психиатру.

Как именно работают психологи?

После боевой операции все проходят собеседование с психологами, закрепленными за этим военным подразделением. Существует подробный протокол, как должно проходить это обследование. Во время исследования выявляют людей, которые нуждаются в более детальной оценке и помощи, тогда их приглашают на второй этап. Но большинство после первого этапа получают вывод, что они адекватные и адаптированные и могут продолжать или военную службу, или возвращаются к гражданской жизни. Что касается тех, к кому у психологов есть вопросы, то они проходят специальные глубокие исследования - психологические, психо-диагностические, порой психо-технологические и другие виды. Выявляют, какие у них реакции... Здесь важно не пропустить военнослужащего, который представляет опасность для окружающих и еще важнее выявить военного, который представляет опасность для самого себя. Задача психолога определить риски.

Я знаю вас как медийщика, сейчас вы директор института имени Голды Меир и, в частности, помогаете, учите украинских психологов работать с военными и переселенцами. Расскажите об этой вашей деятельности.

Мое базовое образование – психолог, психиатр, и в своей работе я этим занимался. Впоследствии я начал организовывать СМИ, осуществлял менеджмент СМИ, поэтому мы знакомы в двух моих ипостасях. Что касается института, то одним из направлений деятельности является организация помощи в создании психотерапевтической и психологической реабилитации для военнослужащих украинской армии и для переселенцев. Мы помогаем психологам, обучаем их, ищем новые форматы, концепции, адаптируем то, что наработано в Израиле, предлагаем украинской армии, здравоохранению те системы и методики, которые используются в Израиле.

Имеете поддержку от государства?

Мы взаимодействуем с Минсоцполитики, Минобороны, Нацгвардией. Привозим сюда психологов из Израиля. Очень много в этом направлении делает посольство Израиля. Вместе с посольством мы провели несколько семинаров, в рамках которых обучали украинских психологов, психиатров, как надо обращаться с военнослужащими и гражданскими, которые оказались в сложной ситуации.

Есть принцип, что армия, государство отвечают за солдата. Как далеко Украина в соблюдении этого принципа?

В начале пути, к сожалению. Украина никогда не воевала. Последние десятилетия об этом никто не думал, поэтому армию строили как армию мирного государства. Исходя из этого не было ощущения, что возможны какие-то столкновения, что надо тщательно работать с личным составом. Эта тема была просто упущена. Не было соответствующего обучения кадров, не было школ, которые бы этим занимались. Школ, я имею в виду научные и практические школы. Соответственно на тот момент, когда начались все эти события (война на Донбассе, - ред.) Украина оказалась в состоянии абсолютной неготовности. Сейчас постепенно выстраиваются определенные методики и системы, которые позволяют взаимодействовать с военнослужащими, в том числе определять их душевное здоровье. Но сама ситуация такая, что полностью взять и привить израильскую методику в Украине нельзя. Ее надо менять.

В Израиле очень важным фактором является то, что командир, а также окружения военнослужащего очень сильно на него влияет. Прежде всего за душевное здоровье солдата отвечает его командир. И лишь во вторую очередь за психическое здоровье военного отвечает психолог. Первый колокольчик должен звенеть у командира. А командир должен быть обучен, должен понимать за чем надо следить, на что обращать внимание. Представьте себе, в украинской армии большинство командиров не знают, что они должны этим заниматься. Они за своим психологическим состоянием с трудом следят, а их еще могут обязать следить за состоянием своих подчиненных.

То есть полностью адаптировать это невозможно, но систему необходимо привить. И все три направления работы - психодиагностика при отборе на военную службу, затем обеспечение психического здоровья во время прохождения службы и посттравматическая реабилитация после военного участия в боевых действиях, - нужно, чтобы в Украине реализовали. Реализовали в том виде в котором это существует в современных армиях. Украина сейчас находится на уровне середины прошлого века.

Сейчас в Украине формируют контрактную армию. В Минобороны говорят о 69 тысяч контрактников за прошлый год. Кажется, что набирают всех, кто пришел. Смотрят, чтобы был не слепой, не кривой, не горбатый, а о психологии никто не думает.

Понимаете, когда человек приходит служить по контракту, он уже мотивирован. Здесь уже немного легче. Сложнее, когда идет тотальный отбор всех, когда воинская повинность обязательна и когда надо отслеживать людей, которые не имеют особого желания находиться в рядах вооруженных сил. Здесь, когда мы обсуждаем вопросы отбора, желание человека служить в армии, он уже более мотивирован. Это не исключает, что у кандидата нет психологических проблем или психиатрических патологий, но он мотивирован. Он хочет служить, он видит в этом свою карьеру и свою жизнь. Это его стимулирует и помогает легче адаптироваться.

У нас много кто идет, потому что им пообещали зарплату 7 тысяч для рядовых, а в селах, маленьких городах и безработица, и низкие зарплаты... правильна ли такая мотивация?

Рекрутинг должен быть профессиональным. Когда есть отбор потенциальных военнослужащих. В Украине потенциальный отбор пока что невозможен, поэтому я думаю, вы правы, берут на 90-95% всех желающих и в результате имеем несколько странную ситуацию. На сегодня можно сказать, что одной из главных проблем украинской армии есть люди с алкогольной зависимостью. Об этом все знают, говорят... В других армиях такого не существует. Нет даже такой возможности, чтобы военный выпил во время боевых действий.

У нас на это смотрят сквозь пальцы...

К сожалению да, алкоголизация, наркоманизация – проблемы с которыми Украине придется в ближайшее время давать совет. Эти проблемы имеют всеобъемлющий, тотальный характер.

Есть рецепт как это можно исправить?

Это надо изучать. Прямого такого рецепта нет, потому что во многих местах алкоголем заливают отсутствие других форматов взаимодействия, лечения, терапии, контактов. А в некоторых местах это происходит от бездействия, как педагогическая проблема. Здесь очень важно преодолеть проблему на уровне командиров.

В украинцев нет традиции при малейшей проблеме обращаться к психологам. Как часто бойцы АТО, вынужденные переселенцы обращаются за помощью к психологам?

Очень плохо обращаются к психологам. Считают, что не нужно, что это блажь. Считают, что могут преодолеть проблему сами, без помощи специалистов. Такая ситуация возникла в связи с тем, что психиатрия и психология на постсоветском пространстве рассматривались как нечто неприятное, как травма на всю жизнь, как удар по репутации. Много слухов ходит о карательной психиатрии, поэтому люди боятся, стараются не обращаться, избежать такого клейма и реализуют различные способы самолечения, используя сомнительные советы, или обращаются к неспециалистам. Они пытаются реализовать свои физиологические проблемы, а психологические проблемы игнорируют.

Физиологические проблемы - это бессонница, тремор рук, и сама алкоголизация, раздражение, неприятие другого мнения, высокая тревожность у многих людей. Пытаются решать самостоятельно и исходят из того, что эти вопросы можно решить поверхностно, как насморк. Есть такая проблема и она к сожалению растет. Растет и количество самоубийств, и количество людей, которые неадекватно ведут себя в быту, в семьях. Оно увеличивается потому, что нет адекватной реакции государства на терапию посттравматического синдрома и психологических расстройств внутренних беженцев. Чем дальше, тем больше будет нарастать, со временем проблемы не исчезают, а накапливаются и усложняются.

То есть сам по себе посттравматический синдром не проходит?

Иногда проходит, иногда нет. Нет единого рецепта. Надо наблюдать за каждым отдельным человеком. Есть люди, которые вернувшись после боевых действий, абсолютно нормально, легко адаптируются к мирной жизни, а есть люди, которые нуждаются в помощи. А определить это может только специалист или общаясь непосредственно с участником боевых действий, или членами их семей. Тогда нужна стратегия лечения, терапии. Это может быть медикаментозная терапия, это может быть психологическая, психотерапевтическая помощь. Социальная помощь порой также решает проблему.

Справка: Посттравматический синдром - это чаще всего патологическое или же межевое состояние, в котором мозг человека не может адаптироваться к той травме, которую получил. Это не обязательно может быть связано с войной, это может быть душевная травма, связанная с каким-то социальным переломом, который происходит с человеком. Часто это может быть связано с потерей работы, разводом, смертью близких. Особенно, если родители теряют детей. Наиболее остро проявляется посттравматический синдром, когда от человека требуется критическая мобилизация его духовных усилий.

Как побудить человека обратиться за помощью?

Прежде всего это должна делать семья. Анализ свидетельствует, что если у военнослужащего есть семья, которая относится к военному, как к части себя, последствия посттравматического синдрома проявляются непроблемно. А вообще к группе риска относятся одинокие люди без семьи, или взрослые, неженатые дети в семьях. Эти люди входят в группу риска и за ними нужен особый контроль. Часто им некому вербализовать свои проблемы, пожаловаться.

Это означает, что психологам нужно работать и с семьями военнослужащих, чтобы члены семьи знали, на что обратить внимание?

Это очень важно. Члены семьи должны знать симптоматику, должны знать как реагировать на те или иные проявления, должны знать, куда обратиться. Есть много разных моментов, которые надо учитывать, когда речь идет о психологической помощи. Психологическую помощь оказывают как непосредственно военнослужащему, членам его семьи, а порой и коллегам и друзьям, - людям, которые не являются членами его семьи, но являются близкими ему людьми. Все они так или иначе сталкиваются с проблемами, которые связаны с этим военнослужащим.

Очевидно, что нам нужны телефоны доверия. В ситуации, когда не знаешь куда бежать и к кому обратиться, можно позвонить и получить совет.

Именно так. Телефоны доверия - это одна из тех методик, которые очень эффективны и здесь надо учитывать три момента. Во-первых, телефон доверия должен быть доступным, должен быть бесплатным. Во-вторых, он должен быть профессиональным, то есть на другом конце провода должен сидеть не просто оператор колл-центра. Там должны сидеть психологи, психиатры. И в-третьих - телефон должен быть широко известным. Эти три составляющие вместе приведут к успеху горячей линии. Именно горячие линии являются основой для этой работы. На военкоматы это сложно переводить. Если брать опыт Израиля, то там существуют специальные службы поддержки демобилизованных солдат. В Украине они вроде тоже есть, но во-первых, масштаб страны другой, другое количество военнослужащих, а во-вторых - и служба не профессиональная, ей надо научиться действовать, чтобы адекватно реагировать на существующие вызовы.

Есть шутка, что в самолетах нет атеистов. На войне, наверное также. Помогает ли вера после войны и нет ли риска скатывания ко религиозному фанатизму?

На войне нет атеистов. И после войны вера помогает. А риска фанатизма нет. Фанатизм не возникает на религиозных взаимодействиях. Религиозный фанатизм возникает по другим причинам и это другая тема.

Несомненно участие офицеров-педагогов, офицеров-священников очень положительно влияет на психологический климат внутри воинского подразделения, так и непосредственно на военного. Отсутствие достаточного количества капелланов в украинской армии одна из проблем ВСУ. Именно капелланы, например, если говорить об алкоголизации, наркомании или неординарном поведении военнослужащих, могут принять решение и помочь солдату, командиру и психологу.

Я вхожу в группу по подготовке законопроекта о капелланской деятельности. Депутат Билозир подает законопроект, который будет регулировать деятельность священностужителей в армии. Кто может быть таким священником, каким он должен быть, какой у них будет статус в армии, как они будут влиять и работать с военными. С точки зрения психологии - это очень положительно. С точки зрения психологической помощи военнослужащим очень положительно при условии, что сами священники будут получать хотя бы азы психологического образования. Сейчас нет профессиональной капелланской деятельности. Когда она будет, а я надеюсь, что после принятия соответствующего закона, будет построена система капелланской деятельности, возможно, возникнет дополнительное окружение военнослужащих священнослужителями, которые сами будут военными.

Это очень важно, чтобы с военнослужащими работали военные, потому что одна из причин, по которым солдаты не хотят идти к психологам то, что психологи не являются военными и не пережили того, что пережили военнослужащие. То же самое касается и священников. Когда солдат приходит к священнику, который никогда не был на линии фронта, который не представляет как это выглядит и он должен или исповедоваться, или просить совета... Если перед ним оказывается человек, так сказать с сединой, с жизненным опытом, то солдат готов ему доверять по концепции сын-отец. А если они ровесники? У кого больше опыта – у того, кто прошел боевые действия или у того, кто носит крест? В этом плане уровень доверия достаточно сложный. Большинство людей с серьезными психологическими проблемами, с которыми я здесь в Украине сталкивался, и спрашивал, почему не обращались к психологу, отвечали мне: "А что это за психолог? Сидит там девочка, которая пороха не нюхала, ничего не знает, моих жизненных испытаний не проходила. Что она мне посоветует? Мед есть?!"

Поэтому очень важно , чтобы внутри армии была выстроена такая система. Только военный может адекватно общаться с военным.

Учитывая в Украине большое количество конфессий, других религий, назначать капеллана непросто даже в пределах одной части.

В пределах одной части учесть все интересы сложно, но доступ к священнослужителям любого вероисповедания у военных должен быть. Однако большинство людей в Украине православные, поэтому основное количество капелланов должны составлять православные священники, хотя должны быть и мусульманские, и иудейские, и католические священнослужители. Большинство армий многонациональные и с разными верами. Взять хотя бы армию США. Там есть и протестанты, и евреи, и католики, и православные...

Американцы вообще очень толерантны в вопросах веры...

Вообще вера должна объединять, а не разъединять. Для того закон и нужен, чтобы определить ситуативные статусы каждого из таких персонажей. Кем они являются, на каком уровне будет работать священник-раввин, капеллан-священник православный или католический и как они будут взаимодействовать. Вы у меня спросили важно ли это? Я вам говорю - важно. А чтобы встроить это в систему ... для этого принимается закон. Панацеей это не является, но это одна из опор душевного здоровья. Церковь очень часто является одним из лучших психологов. Когда люди не доверяют психологу, они доверяют церкви. И это означает, что они могут по крайней мере найти кого-то, кто их послушает, подскажет, даже обычный обывательский совет даст, убережет от терминальных поступков (самоубийств - ред.). В любой церкви суицид – это грех. А с точки зрения наибольшего вреда, который военнослужащий может себе нанести - это либо медленный суицид – алкогошлизация, или моментальный суицид. То есть все это теоретически может быть снято верой, духовной пищей. Кстати, в Израиле армейский психолог называется офицер защиты души. Его звание не психолог, не психотерапевт, а офицер защиты души.

Как красиво звучит!

И такие должны быть офицеры. Для защиты души. К ним очень близко стоят и священнослужители, и педагоги, кстати. Мы еще не поговорили о педагогах. Армейские педагоги например очень важны. Это не те замполиты, которых мы представляем себе исторически. Это реальные люди, которые позволяют военным расширять кругозор, знания. В тот момент, когда у них есть паузы между военными занятиями давайте им какую-нибудь интересную тему для размышлений, чтобы тренировать мозг. Это третья группа. Есть психологи, есть капелланы и есть педагоги. Это три группы, которые должны влиять на психическое здоровье военнослужащего. И надо, чтобы они взаимодействовали между собой.

Если церковь и духовенство положительно влияют на военных, то наверняка не менее важным такое общение может быть и для вынужденных переселенцев?

Очень важно. Вообще общинность. Успешные реализованные проекты в отношении внутренних мигрантов - это проекты общин - армянской, еврейской, православных, когда они внутрь в себя принимают людей, которые вынуждены бежать из "насиженных" мест и активно им помогают. Тогда не возникает противостояния, понятно, почему помогают. Ибо христианская или иудейская обязанность помочь человеку в беде. В других ситуациях могут возникнуть сравнения: а почему одному то, а мне другое, почему я должен, а кто-то не должен... В этом смысле общинность, а Украина всегда была очень общинной страной, надо развивать и поддерживать, помогать общинам принимать переселенцев. Под обществом я имею в виду села, поселки, отдельные общины внутри крупных городов. Могу привести пример киевского раввина, который целый городок построил, чтобы принять беженцев из Донецка. Это пример того, как общество принимает людей, дает работу, крышу над головой и помогает двигаться дальше.

Вернемся к реабилитации. Сейчас на глаза попадает информация о разных интересных способах: и лошади, и рыбки, и кулинария, и арттерапия, в общем, и изотерапия, в частности. Я знаю, что вы проводите реабилитацию с помощью изотерапии. Как это действует?

В современной психотерапии есть сотни способов мягкого воздействия на психику человека. Существует три направления терапии или коррекции тяжелых состояний – медикаментозная, психотерапевтическая и психологически-социальная. Когда речь идет о медикаментозной помощи, уже узкоспециализированную психиатрическую помощь надо понимать как крайний случай. Это надо всегда оставлять на последок и пытаться решить эти проблемы другими способами. Потому что, например, идеальных лекарств не существует, идеальных методик не существует и всегда при использовании любого препарата есть побочные действия и противопоказания.

Что касается психотерапии, то она сама по себе очень творческий процесс, на который надо тратить много времени, и в нем принимают участие специалисты высокого уровня. Поэтому этот процесс очень дорогой. Поэтому на первый план выходят более паллиативные, спокойные, более распространенные методики психологической терапии или социальной помощи, которые вы называли - иппотерапия, гипотерапия, изотерапия, сказкотерапия, римотерапия – самые разнообразные способы отвлечения человека от его насущной острой проблемы и продвижения его в нормальную среду.

Изотерапия - один из интереснейших и древних способов коррекции личности и в нем сочетается несколько факторов. Во-первых, диагностика. С помощью изотерапии и того, что человек изображает на холсте психотерапевт или психолог может понимать его психологическое состояние. Из того, что он рисует, как он рисует. Во-вторых, есть огромным отвлекающим фактором. Сама по себе терапия цветом - это как зарядка для глаз. Она резко улучшает эмоциональное состояние человека, придавая ему эмоции, которых ему сейчас не хватает. В-третьих, изотерапия внушает человеку чувство значимости, удовлетворения, самореализации, потому что он может что-то создать руками, ему это нравится, это можно подарить... Эти три фактора вместе дают изотерапии уникальную особенность в лечебном эффекте. Она имеет значительно более высокие позиции, чем другие, не менее интересные методы психотерапии. Я сторонник изотерапии и считаю, что это надо максимально развивать, распространять, говорить об этом людям.

У вас есть центр реабилитации. Там много посетителей?

Да, есть на Львовской площади центр изотерапии. Действует благодаря мэрии Киева. Там работают три психолога, точнее два психолога и один художник, который занимается с людьми. Это бесплатно для переселенцев, военнослужащих, детей военнослужащих. Количество. Поскольку мы проводим преимущественно индивидуальные занятия, то за месяц через центр проходит 30-40 человек. Тут главное подтолкнуть человека, чтобы человек начал учиться. В этом центре мы проводим и занятия по совершенствованию навыков среди тех, кто потом хочет заниматься изотерапией – для художников, для психологов.

Много желающих вам помогают в этой работе?

Есть художники и психологи, которые заинтересованы так работать. Но это еще начальный этап. Этой деятельности только год. Думаю, что постепенно она будет развиваться, и конференции психологов, психиатров, которые проводятся, свидетельствуют, что есть большой интерес к изотерапии. И это то направление, в котором очень заинтересована украинская психология и психотерапия.

Что рисуют участники программы?

Разные картины, разные сюжеты. Все зависит от того, каков человек, какова его личная история, как попал на программу, как с ним работают. Всегда разное. Легче всего копировать. И наша главная задача, чтобы пациент отказался от копирования. Он сам должен рисовать и реализовывать образ. Это важно и этого мы пытаемся достичь. Срисовывать это не изотерапия, это трудотерапия. Изотерапия - это холст, краски, мозг, рожденный образ перенесенный на полотно. Это не означает, что человек не может перерисовать то, что ему понравилось. Но это не означает, что он должен взять готовую картину и перенести ее на полотно. Человек должен сам творить, менять, думать. Какие краски использовать, как их смешивать, как рисовать кистями, пальцами, мистихинами... Все это решает он сам. И желательно, чтобы психолог или художник не влияли на пациента.

А подсказки дают? К вам же не приходят профессионалы.

Подсказки дают. Как смешивать краски, что лучше использовать кисть или мастихин, можно ли рисовать пальцами или бумагой, как "передвигаться" по холсту. Методические указания даются и для этого нужен инструктор. Я всегда рекомендую начинать рисовать масляными красками не кистями, а руками, пастельными карандашами. Чтобы чувствовать, чтобы руки пачкались, чтобы цвет впитывался. Цвет должен впитываться и тогда с помощью цвета можно изменять состояние человека. Желтый, красный, фиолетовый - яркие цвета дают одно чувство, синий, черный, серый дают другое ощущение - успокаивают. И все это вместе дает человеку будто новый путь, отвлекает его от того, что рядом с ним происходит. Дает ему возможность развиваться в каком-то направлении.

А можно где-то увидеть эти картины?

Мы несколько раз делали выставки работ, созданных на сеансах изотерапии. В апреле должен быть съезд ассоциации психотерапевтом и там будет выставка. Мы всегда стараемся это показывать людям. Мы не называем имен, ни тем более диагнозов, но работы всегда с удовольствием показываем. В коллекции института социальной психиатрии, который при моей поддержке этим занимается, есть уже около 200 работ. В моей коллекции около 200 работ. Я коллекционирую отдельные работы участников изотерапии. Когда-то будет музей. Музей с работами пациентов, которые во время изотерапии стали художниками.