Классовый враг. Почему для Трампа Путин всегда будет неандертальцем
Итоги президентских выборов в США, Болгарии и Молдове вызвали в Кремле приступ небывалого энтузиазма — и породили некоторое уныние в Украине. Несмотря на попытки удерживать на лицах оптимистичную маску покерного игрока, в социальных сетях, комментариях в СМИ и выступлениях политиков ощущается неуверенность. Итоги единичных выборов могли бы быть случайностью, но серия событий требует объяснений. Попытки списать все на успехи кремлевской пропаганды выглядят неубедительно. Попробуем разобраться, что происходит.
Кто, собственно, победил, а кто проиграл?
К трем выборным кампаниям, прошедшим в очень разных странах, следует добавить и три референдума: Брекзит, в Венгрии — о допуске в страну беженцев и в Нидерландах об ассоциации с Украиной. Их объединяет недоверие населения к действующей власти: к правящим демократическим партиям в США и Молдове и к руководству ЕС в остальных случаях. Вероятно, следует говорить не столько о выигрыше политиков "новой волны", сколько о проигрыше "старых элит", причем с минимальным счетом, поскольку в трех случаях из шести (Брекзит, США и Молдова) голоса разделились примерно поровну, а в трех других число голосовавших не позволяет говорить о выборе большинства. Общество везде разделено на две примерно равные части, причем, налицо был конфликт двух ценностных подходов. Победителей и проигравших по большому счету нет: все победы выглядит неустойчиво и эфемерно.
Нет ничего хуже отсутствия теории
На самом деле кризисов, конечно, не три и не шесть, а много больше, ими охвачен весь мир. К слову, ситуация в Украине тоже являет собой такой же кризис элит. Можно предположить, что человечество вступило в глобальный переходный период. Но что это за переход? В большинстве работ нет не только ответа на этот вопрос, но даже подхода к ответу. Причины путают со следствиями, во всех бедах начинают винить "коррупцию" или "власть олигархов", хотя и то и другое — проявления куда более глубоких процессов. Выводы и прогнозы подменяются морализаторством. Впрочем, это ожидаемо. Отсутствие ясных представлений о законах современного общества, прикрытое рассуждениями об "эпохе постмодерна" ни к чему иному привести и не может.
Чучело Ленина и призрак Маркса
В отличие от точных наук, находящихся вне политики и избегающих зон политкорректного умолчания, науки об обществе политизированы. В них есть запретные темы, коснувшись любой из которых можно выпасть из дискуссии, получив ярлык "фашиста", "коммуниста", "социал-дарвиниста", "неомальтузианца", наконец просто невежи, не знакомого с трудами Пигидия (спасибо Александру Невзорову, открывшему талантливого автора). В одну из таких щелей провалился и марксизм.
Надо сказать, что причины для этого были. Маркс и Энгельс, поддавшись царившим в обществе настроениям, наворотили немало лишнего. Их ошибки вроде представления о пролетариате как о "могильщике капитализма" и об империализме как "высшей стадии развития капитализма" были доведены их эпигонами до окончательного абсурда. Этот абсурд и выдается зачастую за марксизм, вызывая отвращение у мало-мальски думающего человека. А практические опыты "построения социализма" с их трагическими последствиями забили в гроб репутации марксизма последние гвозди.
Но похоронить марксизм не удается. Нельзя обойти объективные законы развития общества или переоткрыть их заново, убрав с глаз скомпрометированные труды. Попытки критически пересмотреть марксизм, очистив его от наносов, встречают двойное сопротивление: моральное осуждение за преступления, совершенные под знаменами якобы марксизма и проклятия жрецов культа св. Маркса-Энгельгса-Ленина-Сталина-Троцкого-Чёрт-знает-кого-еще, конкурирующих между собой, но совместно выступающих против любых попыток критики со стороны. Но нам деваться некуда. Если мы хотим получить реальное представление о том, что в действительности происходит, придется обратится к основам марксизма, соскребая с них ложные взгляды и ошибки.
Три формации, пять классов и сложные расклады
Деление истории на пять общественных формаций: первобытная— рабовладение — феодализм — капитализм — коммунизм — вроде бы уже ушло из школьных учебников, что, конечно, хорошо. Плохо, что понятие "общественная формация" вообще замалчивается. Но формации все-таки есть, правда, только две: доиндустриальная и индустриальная. И ещё где-то вдалеке маячит третья, постиндустриальная, элементы которой зарождаются в самых развитых странах.
Каждой формации присущи свои классы, их всегда два: ведущий и ведомый. Ведущий рулит, ведомый возникает как продукт деятельности ведущего, но со временем тоже становится одним из игроков. В рамках одной формации оба класса конкурируют, но солидарно выступают против попыток разрушить формацию, которая является для них средой обитания. Потому что деклассирование и встраивание в новую формацию — это на уровне конкретных человеческих судеб всегда катастрофа, связанная со страданиями и жертвами. В том числе и с физической гибелью тех, кто не смог приспособиться к новым условиям. Кстати, их гибель — нормальное явление. Вся история человечества сводится, по своей сути, к единственной максиме: иди вперед или подыхай. Если человечество не будет избавляться от продуктов социального метаболизма, оно погибнет, отравленное ими, уже все, целиком.
Формации не сменяют друг друга одномоментно. Роль революций в истории сильно преувеличена, революции, как и войны, — это способ разрешения тупиковых ситуаций, когда проигравшая сторона удерживается на плаву только насилием или угрозой насилия — и сметается ответным насилием. В основном же смена формаций происходит эволюционно, очень медленно. В обществе одновременно уживаются конкурирующие формации.
Часть людей может даже существовать в двух социальных мирах одновременно, когда одна из ролей постепенно отмирает, — это такой гуманный способ перехода. А часть людей существует только в одной формации и других вариантов для себя не видит. Когда речь заходит о защите своей формации, все внутренние свары откладываются в сторону. Если корабль тонет, не время выяснять, хорош ли матросский борщ и не злоупотребляют ли зуботычинами офицеры. Тем более что существует консенсус, который допускает разумное количество червей в борще и зуботычин.
Словом, в схватке формаций классы каждой из них выступают монолитно. А когда обстановка более или менее спокойна, начинается борьба внутри формаций. И тогда отдельные классы могут заключать ситуативные союзы с классами других формаций на почве тактического совпадения интересов. Наш мир — глобален. Ну, так получилось. То есть эта борьба внутри и межу формациями носит общемировой характер.
В одних регионах царствует только одна формация, в других сосуществуют сразу две в разных пропорциях, и эти пропорции меняются то в одну, то в другую сторону, а с ними меняется и уклад жизни, законы, набор прав и свобод. Доиндустриальная формация основана на делегировании полномочий от верховного правителя — и ничего выше, чем его воля, там нет. Индустриальная — на горизонтальных связях собственников, чья законно приобретенная собственность священна и неприкосновенна, и нет ничего выше этой неприкосновенности.
Постиндустриальная — на праве на интеллектуальное и творческое самовыражение — и нет ничего выше этого права. При столь разном ценностном наборе формации не могут не находиться в состоянии постоянного конфликта. Он может затихать и обостряться, может принимать причудливые формы, но он есть всегда. Принадлежность к одному из классов — это не обязательно на всю жизнь.
Сегодня ты чуть поднялся — и ты уже вассал, наделенный полномочиями от стоящего над тобой сеньора, или буржуа, или творец, завтра соскользнул вниз, послезавтра снова поднялся — и так далее, вся жизнь в борьбе. Есть, разумеется, и "глухой" нижний слой, и есть верхний слой, который никогда не упадет до самого низа. Но если формация пребывает в здоровом состоянии, то между ними все заполнено движением, одни идут вверх, другие вниз — это называют "социальными лифтами". Если же между слоями возникает непреодолимая зона, то формация в кризисе, и есть все шансы что другие формации, атакуя ее, отгрызут изрядные куски социального пространства.
Между формациями лифты не работают. Совсем. Там — только переход через пустыню, и не все его выдерживают. Вооружившись этими представлениями, попробуем разобраться в общих причинах большого кризиса, порождающего частные случаи, с которых мы и начали разговор.
Феномен Трампа
Никакого феномена нет. Трамп, прямо заявляющий о намерении поднять американскую промышленность и ненавидимый в Кремниевой долине, производящей интеллектуальные продукты, причем не только продукты инженерные, но и социальные, и финансовые, — лидер контратаки индустриальной формации, стремящейся вернуть былые позиции. Его избиратели уютно чувствовали себя в индустриальной Америке 50—80-х. Их положение пошатнулось с выводом производительных отраслей за пределы США.
Именно в тот период был нарушен правовой баланс между индустриальными классами — в частности разгромлены промышленные профсоюзы. Появились большие массы прекариата — полностью или частично выпавших из привычных отношений граждан, не сумевших приспособиться к новым условиям. Появились также большие массы граждан, приспособившихся к новым условиям и начавших на постоянной основе жить в зоне социальных пособий, задуманных как гуманная временная помощь тем, кто оказался в тяжелой ситуации.
Стремясь закрепить достигнутую внутри индустриальной формации победу, правящий класс открыл дорогу мигрантам, не обладавшим по факту полным набором гражданских прав и свобод. Неполноправные работники и предприниматели, эксплуатирующие их труд, образовали, по сути, два класса доиндустриальной формации, которых в США раньше не было вовсе. В этот же период сложился влиятельный класс производителей интеллектуальной собственности, которым, по причинам принципиальной неотчуждаемости такой собственности, было тем менее комфортно в среде индустриальной юриспруденции, чем многочисленнее и влиятельнее этот класс становился.
Этот новый класс научился использовать феномен большого числа лиц, живущих на пособие: развитая система финансового перераспределения, осуществляемого в обход законов индустриальной экономики, расширяла его социальное пространство и укрепляла влияние.
Оба класса индустриальной формации оказались зажаты в тиски — и предприняли попытку прорыва. Насколько она будет успешна, покажут четыре года президентства Трампа. Если ему удастся индустриальный реванш, это серьезно повлияет на расклад сил во всем мире. Но по общей логике событий усилившаяся индустриальная формация будет в первую очередь душить доиндустриал — и уже потом договариваться с постиндустриалом. Собственно говоря, вся программа Трампа как раз об этом.
ЕС и пост-СССР
Здесь тоже все просто. Брекзит напоминает британский вариант трампизма. То же можно сказать о болгарских выборах и двух других референдумах. Особняком стоят выборы в Молдове, смотрящиеся как реванш доиндустриальных классов. Реванш, во-первых, неизбежный, поскольку буржуазия в ее индустриальном понимании в Молдове только робко зарождается, а во-вторых — очень уж двусмысленный. Больше похожий на звено в многоходовке, задуманной Владимиром Плахотнюком и направленной на ослабление доиндустриального влияния. Было бы наивно полагать, что Украина находится в стороне от этих процессов, но рассмотрение происходящего в ней и ее перспектив с позиций использованного выше подхода достойно отдельной статьи.
Надежды Путина питают...
Россия выглядит островком спокойствия: здесь безраздельно царят доиндустриальные отношения. Всякое сопротивление им внутри страны полностью подавлено, все конфликты — только внутри доиндустриальной формации. Но в силу технической отсталости Россия нуждается в притоке индустриальных изделий и технологий.
Попросту говоря, сколотить деревянный сортир россияне еще могут. Правда, доски и гвозди они делают на импортном оборудовании, столярные инструменты и краска тоже импортные, но сортир — их. Зато IPhone7, с помощью которого можно подсветить дорогу в этот сортир в ночное время, приходится закупать за рубежом. Это мешает довести российскую самоизоляцию хотя бы до советского уровня. А поскольку Россия оказалась в роли страны-изгоя, то Путин очень рассчитывает на раскол в ЕС, снятие санкций а при удаче — и на некоторое потепление общего отношения к России в мире.
Увы, это напрасные надежды. Нынешний кризис вызван общемировым реваншем индустриальной формации, правящие классы которой ощутили, что ее размывание достигло опасного предела. Критика ЕС обусловлена размытой позицией общеевропейской бюрократии, занявшей в межформационном конфликте позицию нейтрального арбитра и слабостью национальных политиков, идущих на поводу у Брюсселя и Вашингтона.
Конечно, отдельные попытки обхода санкций, предпринимаемые лоббистами в интересах конкретных корпораций и национальных экономик, были и будут всегда. Но если говорить об общих тенденциях, нынешний кризис сулит России только ужесточение ее изоляции. Россия может объединить вокруг себя только таких же отсталых изгоев и полуизгоев, как она. Чем, собственно, Кремль и занимается.
