Донбасс после Минска: европейский Пханмунчжом или «земля без крыс»

Ну, если не полностью, то на три четверти. Потому что если раньше политикой более интересовались старушки в очередях за пенсией, то теперь ею интересуются все. Ну и, разумеется, оптимисты сравнивают Минск с Осло-93, пессимисты – с Мюнхеном-38. Абстрактность формулировок и однозначная неискренность заявлений дают самый широкий спектр для трактовок произошедшего, для поиска самых удивительных аналогий. Вполне возможно, что эдакая полифония приведет, в конце концов, к появлению одного или нескольких моральных авторитетов, к прогнозам которых общество будет прислушиваться, подобно тому, как из космической пыли зарождаются светила. Но светил нет у нас сейчас, одна информационная пыль.

Я же предлагаю тем временем обратить внимание не на Мюнхен с Чемберленом, ни на Осло с Арафатом, а на другую часть света, где на Корейском полуострове находится деревня Пханмунчжом. Стоит она ровно посреди демаркационной линии, разделяющей Северную и Южную Кореи, и не принадлежит ни одной из них, а управление окрестной территорией размером с Сан-Марино осуществляет совместная межкорейская комиссия и ООН. Именно здесь происходят все официальные контакты между Пхеньяном и Сеулом, именно здесь каждые два года мы слышим об очередном «прорыве». Это слово невозможно не употреблять без кавычек, ведь ни одна сторона, подписывая очередные «прорывные» документы, и не думает их исполнять. Это – игра на внутреннюю и внешнюю аудиторию, идеологический прием, в который уже никто не верит, но он существует как-то сам по себе, бессмысленный по сути ритуал, вроде полуденной стрельбы в Севастополе из пушки: прекратишь его – и резко будет чего-то не хватать. А то еще больше: а вдруг без этого ритуала чего-нибудь в мире да обрушится. Думаю, жителям Ханаана тоже не очень хотелось приносить детей в жертву Ваалу, но еще более невыносимо было думать о том, что может произойти с мирозданием, если вдруг эти жертвоприношения прекратятся.

Возвращаясь к Пханмунчжому, мы видим совершенно оруэлловский сюжет, когда отношения между двумя корейскими государствами идеально копируют отношения между Океанией, Евразией и Остазией. Если Пхеньян и Сеул до 1972 года демонстративно игнорировали друг друга и даже проводили подпольные «выборы» парламентариев на территориях друг друга (тут еще одна аллюзия с Минскими соглашениями), то с первой межкорейской встречи премьеров в упомянутом Пханмунчжоме в 1972 году ситуация изменилась. Стороны наперебой начали кидать лозунги немедленного объединения и подписывать в этом селе самые смелые декларации. Приблизительно каждый год ознаменовывался каким-то очередным «прорывом». Пропагандистский лозунг «нынешнее поколение будет жить в объединенной Корее» стал таким же расхожим штампом, как «коммунизм к 80-му году» при Хрущеве. Единственное, что дальше регулярных встреч рассоединенных родственников и создания единой олимпийской сборной дело не продвигалось. Не помогли даже визиты Ким Дэ Чжуна и Ро Му Хена в Пхеньян, тоже объявленные «историческими». Буквально сразу же находилась причина, почему эпохальные соглашения не могут быть выполненными и почему виновной в этом должна быть противоположная сторона. Разумеется, чем менее уважительной была причина, тем более она раздувалась в пропагандистской кампании – мол, смотрите, какие мы принципиальные, ни пяди родной земли и т.п. Как правило, Север обрывал все контакты после очередных совместных американско-южнокорейских маневров, Юг – после военных маневров собственно КНДР, иногда даже мнимых (гибель корабля «Суннан 2»). Но главное, что элиты обоих государств совершенно были не заинтересованы в каком-то выполнении подписанного, потому что если корейцы с обоих сторон полуострова и хотели бы жить в одной стране, то руководство обоих корейских государств явно чувствует для себя угрозу от эдакого проживания в единой стране. Северяне боятся, что южане полностью оттеснят их элиту своими деньгами и численностью, южане – что реинтеграция обойдется в такую сумму денег, что вся разогретая экономика РК просто рухнет. Единственный выход в таком случае – бесконечная череда войны и мира, войны и мира. Учитывая, что таким образом две Кореи сосуществуют вот уже полстолетия, какой-то потенциал в подобной системе есть.

Таким образом, если у нас в Минске второй раз за пять месяцев подписывается «историческое» перемирье, которое, очевидно, никто не собирается выполнять, можно предположить, что мы все-таки ближе именно к Пханмунчжому, въезд в который идет через заминированные мосты с бравурными надписями «Ура объединению Кореи!». Очередная историческая встреча, барабанный бой, который потом переходит в пушечную пальбу – и с интервалом в два года все повторяется снова. Причем, трюк этот удивительно эффективен каждый раз – думаю, каждый встречал в лентах новостей сообщения о том, что в межкорейском диалоге намечен какой-то очередной «стремительный прорыв» и многие воспринимали эту информацию совершенно некритически, забывая о том, что такой же «прорыв» был и в прошлом году, и в позапрошлом.

Проблема в том, что элиты Украины и России хотят интегрировать Донбасс не более, чем элиты обеих Корей – воссоединения страны. С каждой стороны просчитано количество убытков, в которое обойдется содержание этого чемодана без ручки, и решено, что «особый статус» - это самое лучшее, в котором можно содержать этот failed region. Думаю, что в низах стремление к единству страны в Украине приблизительно так же высоко, как и стремление корейцев жить в объединенном государстве. Даже не исключаю, что в России процентов восемьдесят населения считают «новороссию» исконно своей. Но брать ответственность за содержание этой непредсказуемой и явно затратной территории не собирается никто. Даже будучи уверенным в своей правоте, любой из участников минского квартета исходит из соображений экономических, после чего впадает в такую же печаль, как сеульский панкорейский националист, подсчитав, во что обойдется кормежка двадцати миллионов северных соотечественников. Конфликт между интересами элит (и отнюдь не только украинских) и чаяниями народов (ведь Путину россияне тоже не простят «предательство Донбасса»), по идее, должен привести к формуле «ни войны, ни мира» по корейскому образцу, когда война будет идти перманентно с перерывом на подписания договоров о перемирии. А если уж снова вернуться к Оруэллу, то «отдельным районам Донбасса» отведена та самая роль, что и части Северной Африки, за обладание которой бесконечно бились Евразия с Океанией.

При чем биолог заметит, что перед нами отнюдь не фактор «слишком человеческого». Биолог Штайнигер, исследуя популяцию крыс на маленьком острове Нордероог в Северном море, обнаружил, что вся территория острова поделена между несколькими стаями, находящимися в состоянии войны не на жизнь, а на смерть между собой. Но постоянные стычки между семьями происходят не по всей территории острова, а на совершенно нейтральных полосах между семейными владениями. Эти территории не предназначены для жизни, крысы здесь не живут, а лишь приходят сюда воевать, поэтому «ничейные» участки земли Штайнигер назвал no rat's land. Если бы он назвал их, например, Донбассом, он бы не сильно ошибся, разве что крысы обходятся без подписания Минских договоров.

Единственный, мне кажется, кто выиграет от такого положения дел, так это батька Лукашенко, который вдруг из мирового изгоя превратился в политического деятеля континентального масштаба. Которого всякие Меркель и Олланд, не говоря уже о славянских соседях, стараются ныне задобрить. Александр Рыгоравич, впрочем, давно уже крутит геополитикой, как цыган солнцем, и даже если на землю упадет метеорит, он и его каким-то образом конвертирует в свою пользу. Но нам-то от этого легче не станет.